По пути им попадались люди — слуги в простой одежде, воины в кожаных доспехах, и Тана все сильнее укутывалась в полупрозрачный черный отрез ткани, оставляя только глаза. Их не трогали, судя по всему, зная Эви. Наконец они выбрались в ту часть дворца, которая была даже не отделана; кое-как оштукатуренные стены, клочья соломы на земляном полу, грубо сколоченные из досок двери. Стало неуютно; ощущение, что они находятся в совершенно неправильном для двух женщин месте, усилилось многократно. Теперь им встречались дурно одетые и также дурно пахнущие люди, кто-то был вооружен, кто-то попросту дремал сидя на полу и прислонившись спиной к стене.
— Они нас не тронут, — пробормотала Эви и тут же добавила, — но слишком долго здесь находиться тоже не стоит…
Толкнув двустворчатые двери, сколоченные из толстых, почти в руку толщиной, не струганных досок, они внезапно оказались под палящим солнцем. Тяжелой, смрадной волной накатило зловоние: почти половину двора занимала огромная куча отбросов, в которой копошились крысы и две тощие облезлые псины.
— Вон там, — Эви указала на противоположную часть двора, где в углу, на телеге, была установлена клетка из толстых жердей.
Тана решительно двинулась туда, отчаянно зажимая нос покрывалом. Рядом с клеткой на счастье никого не оказалось — то ли стражи решили, что визар и так не убежит, то ли попросту не устояли перед зноем летнего дня и вонью помойки. Тана судороно сглотнула: теперь она ясно видела груду какого-то тряпья в углу клетки, над которой тяжело вились пузатые мухи.
— Храни нас степь, — выдохнула Эви, — он что, уже издох?
— Возможно, — Тана стиснула зубы.
Нет, она должна — просто должна была взглянуть на пленника. Даже на мертвого. Познание этого мира с самого начала было для нее болезненным, так что, будь ужасающий визар мертв, для нее это не станет потрясением.
Она отпустила руку Эви и шагнула вперед, вплотную к клетке. Невольно поморщилась — к ставшей почти привычной вони добавился запах крови, мочи и гноя. Протянув руку к куче черных тряпок, Тана осторожно приподняла их. Вздрогнула, когда ногти Эви впились в локоть.
— Мне страшно. Пойдем, а?
— Его не нужно бояться, — шепнула Тана, — он не доживет до Хеттра.
Первой Тана увидела руку. Грязную, покрытую пятнами спекшейся крови. Переломанные, раздутые, скрюченные пальцы походили на кровяную колбасу, кое-где ногти были сорваны. Зажмурившись на миг, Тана решительно сдернула тряпку — чтобы увидеть багрово-синюшное опухшее лицо, сломанный нос, разбитые губы. На удивление, визар еще дышал — тяжко, с присвистом.