— Это невозможно.
— Почему? Что мешает? — голос Таны лился подобно меду, — даже если визары никогда бы не стали союзниками великой империи, некоторые из них могли бы стать твоими личными союзниками, Мер-даланн. Порой даже диким животным свойственна благодарность. Разве тебе не пригодятся союзники? Особенно, если все то, что я слышала о визарах — правда?
— Мне ничто не угрожает. Брат… не тронет меня.
— Мой господин не может знать, о чем помышляет император Зу-ханн…
— Все, довольно! — Мер-даланн махнул рукой, — Поучения — это последнее, что я хочу сейчас слушать. Подойди ко мне, женщина.
Тана вздохнула. Похоже было на то, что ее попытка сохранить жизнь визару и тем самым со временем обрести, быть может,
своих собственных союзников, не увенчалась успехом.
Она опустилась на колени рядом с кроватью, где возлежал Мер-даланн, нежно прикоснулась губами к запястью господина.
— Что я должна сделать, свет моего сердца?
Не дожидаясь ответа, она потянула шнуровку горловины платья, медленно распуская ее и скатывая с плеч. Улыбнулась, нарочито медленно выскользнула из шелковых объятий одеяния. Мер-даланн выругался, подхватил ее одной рукой с пола и забросил в постель.
— Полночный дух, верно, был твоим отцом, женщина. Почему мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой?
Тана прислонилась лбом ко лбу Мер-даланна, заглянула в глаза. Оказалось, что они совершенно такого же чайного цвета как и у Эви, а в хитрых морщинках прячется улыбка.
— А мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, свет моего сердца, — сказала Тана. И это была абсолютная правда, ибо из прошлой жизни она не помнила ничего. — Более всего я бы желала, чтобы ты был не только моим мужчиной, но и моим единственным…
— Все, молчи, — приказал он, — ни слова больше.
Они долго лежали молча, обнявшись. Тане было приятно находиться рядом с Мер-даланном: у него было сильное, гладкое тело. Кожа — чистая, без изъянов, что должно было быть редкостью для людей Зу-Ханн. Тане нравилось прикасаться подушечками пальцев к его гладко выбритому жесткому подбородку, обводить контур губ — столь мягких и одновременно донельзя мужественных. Она поймала себя на мысли о том, что могла бы… да, наверное даже хотела бы иметь ребенка от такого почти совершенного образца мужчины. И плевать на то, что она — не законная жена, а всего лишь рабыня. От Мер-даланна веяло спокойствием и уверенностью утеса, отчего у Таны выкристаллизовалась мысль, что он не бросит своих детей на произвол судьбы. Пусть даже это будут и дети рабыни.
* * *
…К вечеру, когда зной начал спадать, Тана успела выспаться, поесть, принять ванну и известись от скуки. Ничто так не изнуряло ее, как вынужденное безделье. Ей казалось, что когда-то… там, за стеной гиблых радуг, она не бездельничала. Всплывали мутные обрывки воспоминаний, проносились мимо тенями, ускользая в непроглядно-черную яму забвения. То она находится в странном месте, похожим на глубокую шахту, но стены не из горной породы, а словно из мерцающих кубиков — сиреневых, лиловых, нежно-розовых… Это похоже на бесконечные друзы заманчиво мерцающих кристаллов. Вот она протягивает руку, касается одного из них — самого темного, как будто набухшего черничным соком… Тану не оставляло ощущение, что нашла она там нечто такое, что перевернуло ее налаженную и почти безбедную жизнь с ног на голову, а затем и вовсе заставило покинуть свой мир.