«Не подведи меня, Эви. Если справишься, достойно награжу».
«А если пленник не поправится?» — спросила тогда она, не поднимая головы.
«Он должен поправиться, Эви. Я рассчитываю на тебя. Я уверен в тебе. Не разочаруй меня в этот раз, это очень, очень важно».
Она судорожно выдохнула, подтянула колени к груди и прищурилась на огонек, заключенный в объятия ажурной решетки. Когда Мер-даланн уезжал, визару, казалось, стало чуть лучше. Компрессы и мази подействовали, опухоли на лице спали — как будто из багровой подушки проглянуло человеческое лицо. Пленник пришел в себя, и Эви предусмотрительно начала поить его водой через соломинку. Он медленно тянул влагу, а сам настороженно, как будто опасаясь подвоха, разглядывал Эви своими странными прозрачными глазами. Говорить он не мог из-за сломанной челюсти.
— Поправляйтесь, господин, — попросила девушка, — моя судьба от этого зависит.
На миг ей померещилась горькая усмешка на разбитых губах визара.
А вечером пленник снова впал в забытье. Эви позвала лекаря, но тот только пожал плечами — мол, все в руках Двенадцати и Великой Степи.
— Он мочится кровью, Эви, — сказал личный лекарь Мер-даланна, — мы в этих случаях бессильны и можем только уповать на волю духов.
После того, как лекарь ушел, Эви слегка всплакнула. Как же так? Мер-даланн доверил ей такое важное дело, а она, похоже, оказывалась бессильна против воли Полночных? С тяжелым сердцем Эви достала отцовский кинжал. Если пленник умрет, то ей не останется ничего иного, как последовать за ним. Она просто не сможет смотреть в глаза господину и докладывать о том, что не справилась…
Так и сидела она, вжавшись в плетеное кресло, тоскливо вслушиваясь в рваное, трепещущее дыхание визара. За окном плыла тревожная ночь, полная неясных шорохов и мятущихся теней. Эви поднялась, разминая затекшую от долгой неподвижности спину, подошла к пленнику. В скудном свете лампы его лицо казалось слишком бледным, почти лишенным красок жизни. Эви осторожно прикоснулась к короткому ежику седых волос, тронула лоб. Бровь была рассечена, рана тянулась через чудом уцелевший глаз, на скулу.
— Пожалуйста, не умирай, — попросила Эви, — иначе мне придется последовать за тобой. Я не хочу быть никчемным ничтожеством еще и в глазах отца. Моя жизнь и так ничего не стоит.
Ресницы визара дрогнули. Раз, другой… Он открыла глаза, посмотрел на Эви долгим задумчивым взглядом. Потом вдруг сказал невнятно:
— Воды.
Эви кинулась за кружкой и соломинкой, терпеливо ждала, пока пленник напьется. Светлые глаза не отпускали, гипнотизируя, подавляя волю.