Он склонил голову, словно под тяжестью вины, маленький отважный писарь, дослужившийся сперва до помощника богатого восточного купца, потом до секретаря всесильного герцога Эстре, потом до дипломатический службы… И, надо сказать, в тот момент чингизид Тамерлан остро сожалел о том, что подобных людей у него на службе очень и очень мало.
— Я понял, — сказал он задумчиво, с расстановкой. — Значит, твоя жена — османка… Отчего-то мне кажется, что история её жизни на редкость увлекательна и интересна. Поведай мне её, мой драгоценный гость, а я с удовольствием послушаю. А после мы вместе подумаем, как же нам поступить с твоей удивительной девушкой.
Поклонившись в знак уважения к желаниям хозяина, Бомарше с удовольствием принял очередную чашу шербета и начал, как когда-то незабвенная Шахерезада:
— Слушаю и повинуюсь. Дошло до меня, о, великий царь…
И оба вдруг рассмеялись, вспомнив волшебную рассказчицу, не спавшую тысячу и одну ночь, но успевшую за это время пленить своего грозного повелителя и вымолить у него прощение для всех девушек его страны.
Много позже, возвращаясь в свои покои, султан внезапно подумал, что договор с далёкой Франкией скрепился окончательно не тогда, когда поставилась последняя точка на пергаменте, и не тогда, когда легли на пожелтевшую от собственного благородства поверхность росчерки подписей и тяжёлые капли вишнёвого сургуча. Окончательный мир между Османией и Францией был закреплён дружелюбным смехом: его, Великого султана, и посла Франкии и Галлии.
* * *
Неслыханное дело, шептались слуги, сбиваясь с ног и заставляя маленькие хон-тахты, выставленные в беседке, сластями, кувшинами с шербетом, блюдами с освежающими ломтиками охлаждённой дыни и арбуза, черешней, персиками, фигами… Неслыханное. Солнцеликий и этот гяур?
Они даже смеялись, беседуя!
Они даже посетили — каждый дважды — небольшой заветный «домик отдохновения», ибо шербет, а затем и чай под неспешный разговор лились за столом рекой, вызывая после себя вполне понятные потребности.
Гяур вещал эмоционально, размахивая порой руками и вскакивая, прохаживаясь по паласам и представляя кого-то в лицах, пугая при этом несчастных танцовщиц. Его Султанство благосклонно кивал, иногда улыбался, а однажды даже бесшумно похлопал в ладоши, по-европейски выражая своё одобрение. Девушки-танцовщицы сидели, прижухшись как мышки, с побледневшими под косметикой мордашками, но глазёнки их горели таким неподдельным интересом, что добрая половина слуг уже перемигнулись с музыкантами, по виду — скучающими в дальнем углу беседки, а на самом деле жадно внимающими. О, это легко вычислялось по лихорадочно блестевшим глазам, и особенно — по кончикам шевелящихся ушек одного из флейтистов, умеющего от рождения двигать оными ушами. Вот когда пригождалось подобное умение! Уже к утру великолепная история, рассказанная франком, облетит весь ТопКапы!