Мимо проплыли роскошные носилки. Прекрасная полная женская рука, отягощённая браслетами, приподняла занавеску. Мелькнуло холёное, чуть больше положенного приличиями накрашенное лицо, малоскрываемое прозрачным шарфом. И вновь скрылось под таинственным пологом.
У Ирис шумело в ушах. Вот, значит, как, да? Они — могут всё, а ей возбраняется даже пройтись по улицам!
И впервые в жизни ей, привыкшей бездумно покоряться чужой воле, делать, что прикажут, бояться того, что запрещают — впервые захотелось крикнуть во весь голос: «Не хочу! Отпустите меня!»
Лишь усилием воли она подавила в себе этот вопль. Сердце бунтовало, а разум понимал: путь к свободе для неё лишь тот, на который она уже вступила. Ей остаётся проявить терпение и старание. Много-много старания…
Она закрыла лицо руками.
— Не бойся, — шепнула Захира, участливо тронув её за локоть. Она поняла волнение соседки по-своему. — Всё будет хорошо. Мы им понравимся.
* * *
Сказать, что на территории Франкского посольства царил абсолютно пораженческий дух — ничего не сказать.
Ещё с утра ничто не предвещало беды. Всё складывалось для послов настолько удачно, что, казалось, Фортуна, наконец, обратила к ним сияющий лик, поскольку из её рога изобилия уже посыпались на представителей «далёкой западной страны», как здесь называли их прекрасную родину, многочисленные блага и привилегии. Особо стоило отметить главное, обозначившее переломный момент в ходе переговоров с Великим Хромцом. Надо сказать, привилегия эта поразило их в самое дворянское сердце — но стрелой не уязвляющей, а, напротив, исцеляющей. Ведь каждый раз, когда, согласно дипломатическому этикету, принятому в ТопКапы, приходилось опускаться у самого порога Посольского зала на колени и беседовать с Великим Султаном в таком приниженном состоянии, сердца франков, четверо из которых были урождённые дворяне, а один — пожалованный, трепетали от неуважения к своей благородной крови. Неудивительно, что, зная о неминуемом предстоящем стыде, на дипломатическое поприще избирались мужи с чрезвычайно ровным и рассудительным характером, терпением и выдержкой — иначе говоря, качествами, помогающими ради процветания отчизны допускать прилюдные поношения. Но сегодня Искандер-паша, Великий визирь, объявил, что в знак окончательного примирения с их страной послам Его Величества венценосного Генриха даруется право приближаться к трону Великого султана на расстоянии пяти локтей и вести общение стоя, на равных с правоверными.
О, какой это был удар по венецианцам и испанцам! А ведь тем приходилось мало того, что преклонять колени — ползти до этих пресловутых пяти локтей по султанскому ковру, и хорошо, если по милости Хромца этот ковёр не посыпался предварительно чем-то едким, или алмазной пылью, растирающей одежду в лохмотья, а колени в кровь…