Ужас! Своеволие! Нарушение правил!
— Кто это? — грозно начал главный евнух, но, спохватившись, прибавил в голосе патоки. — Девушки, что же вы? Открывайте лица, не смущайтесь, ваши хозяева имеют право на вас смотреть! Ну же! Сейчас я вас представлю…
И вдруг шумно задышал, схватившись за сердце. Это провинившаяся Кекем, рыжая Кекем, возмутительно нарушившая заведённый порядок церемонии представления Кекем — поспешно откинула надоевшее ей покрывало и предстала перед миром, юная, свежая, хоть и порозовевшая от страха и смущения, и невероятно в тот момент хорошенькая…
Одна мысль билась в опустевшей голове Махмуд-бека:
«Я ошибся. О Аллах, как же я ошибся!»
Это он должен был представлять девушек, он! Но от непонятного оцепенения у него вдруг онемел язык. И оттого, что пауза слишком уж затянулась, девушка в смущении назвалась сама:
— Я — Ке-екем…
Тотчас откинула покрывало её соседка. Сверкнула жемчужной улыбкой:
— Захира!
— Ильхам! — низким грудным голосом представилась нормандка.
— Хайят! — задорно выкрикнула турчаночка. А подруга Захиры пропела:
— Ри-има… — чуть растянув своё имя, подражая вольно или невольно Кекем.
Сорвав с головы бархатный берет, Иоанн Франджипани изогнулся в настоящем придворном поклоне. Начал привычно:
— Дорогие дамы… — Смешался. — Любезные госпожи мои! Будьте нашими гостьями и скрасьте одиночество мужчин, истосковавшихся по красоте и изысканности! Прошу вас…
Слуги, половина из которых была привезена из Франкии, таращили глаза, стараясь запомнить хорошенько всё происходящее. Но, повинуясь грозному взгляду консула, бросились открывать двери в приёмную залу, где всё уже было готово к ужину.
— Прекрасная…
Не обращая внимания на главного евнуха, консул вперил взор в Кекем, видимо, решив иметь дело с самой смелой, но та, снова отвлёкшись на рыжую кошку, нагнулась её погладить, и глава посольства, тонко усмехнувшись, подошёл к той, что была ближе к нему: к Риме.
Жоффруа Лебюлель, его секретарь, подмигнул — и предложил руку смешливой Захире. Рыцарь Филипп де Камилле церемонно поклонился серьёзной Ильхам, и та, удивив всех несказанно, присела в безупречном реверансе. Граф Ангерран дю Монстрель, не чинясь, подхватил за талию Хайят.
— А мне, значит…
Бывший маленький писарь, ныне посол Его Величества Франкии Генриха и его светлости герцога всея Галлии, Огюст Бомарше вздохнул.
— А мне, значит, оставляете этого ребёнка. Никто не хочет связываться. Ну, спасибо, друзья. Что ж, пойдём, дитя.
Они были последней парой, скрывшейся в обеденном зале.
Капа-агасы смотрел им вслед, казалось, пронзая взглядом, закрытые двери.