Бровь мужчины красиво изогнулась.
— А господин, конечно, я… Прости, как-то ещё не привык. Но раз я господин — приказываю: ешь. И чтоб как следует: терпеть не могу голодных наложниц.
И, дабы показать свою доброту, разломил предложенный рулетик пополам. Зная привычку местных поваров иной раз переперчивать и переслащивать, но при этом недосаливать, отогнул край лавашного рулета, чуть присыпал солью. Протянул девушке её половину.
Ирис смешалась.
— Мой господин…
— Август, — весело поправил он.
— А-август… Так не-ельзя. Это же… хлеб и со-оль. Мы поделим — и буде-ем ка-ак брат и сестра…
— Прелестный обычай. А я-то думал, в гареме про такие не знают, — попытался отшутиться Бомарше, всё ещё не понимая сути. — А почему бы нам не побрататься, в самом-то деле? Детка, ты, в сущности, совсем ещё ребёнок, я же тебя, как женщину, и не воспринимаю! К тому же, я женат, и довольно-таки привязан к своим брачным узам, или цепям, как выражаются мои друзья. Общение с девушками для меня сводится лишь к приятному флирту и разговорам, запомни. Так что не вижу ничего плохого в том…
Глаза Ирис наполнились слезами.
— Не… не отка-азыва-айтесь от меня, гос-сподин, — прошептала она. Всевышний, никогда бы не подумала, что станет умолять о подобном! — Если вы б-будете не-недо-овольны, меня…
— Неужели накажут?
Бомарше встревожился. Он-то всего лишь хотел успокоить это дитя и дать понять, что ни к чему не принуждает, а дело-то, оказывается, в принуждении совсем с другой стороны, с той, откуда девушек сюда отправили! И действительно, спохватился он, можно подумать, у них есть выбор… Сам не так давно разглагольствовал на эту тему, но успел позабыть собственные речи.
— Всё так серьёзно? — Он всё же решил уточнить. — И как… накажут?
Перед глазами Ирис вдруг всплыло зрелище страшного каменного тоннеля, уводящего в глубину, к незримо плещущимся прохладным водам. Она глотнула воздуха. Как обычно, в напряжённые моменты голос отказался служить вовсе.
— В мешок и в Босфор, — неожиданно чётко прозвучало неподалёку. Оказывается, к их разговору прислушивались. И теперь Ильхам, выпалившая это, сидела бледная, как мел, испугавшись собственной смелости.
Они обменялись взглядами с Кекем, с Хайят… И можно было поклясться, что в тот момент у всех троих перед глазами было одно и то же: Смерть, поджидающая за тайной дверцей.
Граф дю Монстрель нервно рассмеялся.
— Да перестаньте! Глупость какая… — Оборвал смех. — Но это же… дико! Нет, бросьте! — Перевёл взгляд на Хайят, в лице которой не осталось ни кровинки. Та глубоко вздохнула — и принуждённо улыбнулась.