Губы Злыдни скривились в презрительной усмешке.
— Махмуд-бей, — чуть ли не выплюнула она в лицо евнуху, — не смеши меня! Или тебе рассказать, как умелая девушка может ублажить мужчину, не потеряв при этом невинности? Ты не хуже меня это знаешь. Франки — те ещё затейники в любовных играх, и я ничему не удивляюсь. В нашем мире по воле Аллаха и ещё кое-чьей вообще творятся странные вещи. Умудряются же твои знакомые табибы приводить к нам евнухов, лишённых только ядер, но не основного мужского корня, и, знаешь ли, отчего-то это не мешает им считаться евнухами… Что с тобой, дорогой Махмуд, тебе нехорошо? Ай-ай, бедненький, ты и не знал о таких подробностях! Не расстраивайся, я это уже исправила.
— Ты…что? — Капа-агасы судорожно глотал воздух. — Что ты сделала?
Нуха хладнокровно изобразила пальцами щёлкающие ножницы.
— Говорю, отправила их к здешнему младшему лекарю самого Повелителя, он сделал из этих недообрезков полноценных служителей Сераля. Теперь всё в порядке, не беспокойся. — Злыдня ободряюще похлопала Капа-агасы по руке. — С неделю поваляются, и те, кто выживут, вернутся сюда, уже на законном основании. А тебе советую, разберись с поставщиком рабов, пока с ним не разобралась сама валиде.
— Вали… султ… — Недомужчина выдохнул, свисающим концом чалмы оттёр пот, градом катящийся со лба. — Достопочтенная Нуха-ханум… она уже знает об этом… этом… недоразумении?
Нуха выдержала долгую паузу, во время которой главный евнух мысленно умер трижды.
— Нет, — сказала, как припечатала. — Но только если со мной что-то случится, или ты надумаешь возвести на мою должность Итиль, которая воспитала для тебя твою несравненную Гюнез, ту самую, что вы с ней протащили в фаворитки; или вдруг я чем-то тебе не понравлюсь — а в последнее время я стала замечать за тобой странные перепады настроения… Так вот: если со мной что-то случится — три моих верных служанки отошлют валиде письма с рассказами о твоих недосмотрах и о том, сколько ты за этих полумужчин получал от своей рыжей шайтанши. Ифритши ненасытной, коварной гули! Ишь, султана ей мало, подавай мальчиков в постель… Смотри, Махмуд-бек, заиграешься! Эй, эй!
Набалдашником трости она повела туда-сюда перед глазами бледного, как мел, евнуха. Поцокала языком:
— Жив, гляди-ка, я уж думала, тебя удар хватил… Вот и живи долго и счастливо, уважаемый. Пока ты меня и моих воспитанниц не трогаешь — и я тебя не трогаю. Договорились.
И скрылась за двустворчатой дверью в своём маленьком чертоге. Перевела дух. Дрожащими руками извлекла из недр стенного шкафчика кувшин с запретным вином и приложилась прямо к горлышку, не заморачиваясь поисками кубка.