И, главное, липкий тошнотворный, не оформленный и ни на что конкретно не направленный страх. Просто паника не сформулированная.
Так что врут все в иллюзион-спектаклях. Не вспоминаются выборочно-трагичные или, напротив, трогательные моменты прошлого. И раскаяние, мол, чего-то не сказал или сказал, да не то, не накрывает. Даже реветь не получается. Грудь-то давит и горло перехватывает, а наружу ничего не выливается, эдакий слезный запор. Ну и страх — он вообще везде и на всем.
И только когда из-за дверей появилась каталка, окруженная, будто свитой, людьми в желтом и сердитый господин в маске оттолкнул Ани так, что она снова на стул плюхнулась, Сатор поняла: этот ужас просто страх неизвестности, непонимания, что там делается и чем закончится.
А Кайрена она так и не увидела, только очень темные и почему-то показавшиеся мокрыми пряди волос на белой-белой простыне.
Зато ее заметил хирург, вышедший вслед за каталкой, на ходу сдирающий с себя пропотевшую пижаму. Анет вспомнила: когда еще она интернатуру проходила врачи жаловались, что при оперблоке никак не сделают нормальную душевую, приходится через весь этаж таскаться. И это знание про душ показалось очень важным, дало ощущение причастности.
— Вы что тут делаете, — нахмурился немолодой уже, похожий на медведя хирург.
У него даже руки заросли совершенно звериной шерстью.
— Моя фамилия Сатор, — Ани встала и тут же поняла, что этого делать не стоило — приподнимись она на цыпочки и то бы врачу даже до уха макушкой не достала. А это солидности не добавляло. — То есть Лангер.
— Так Сатор или Лангер? — не слишком приветливо уточнил хирург, глянув как-то странно.
Ани тоже посмотрела: на ее шелковом платье, примерно на уровне колен, зияла шикарная дыра и сквозь нее даже кружевце нижней сорочки виднелось. А еще руки Анет были в засохшей буроватой корке, как в перчатках, и дико чесались. Она и почесывалась, сама не замечая.
— Лангер, — кивнула Ани, колупнув ногтем корочку. — Мой дядя был заведующим нейрохирургией и я…
— Ясно, — еще больше помрачнел хирург, глядя без всякого намека на приязнь. — Но предупреждаю сразу и только один раз: в реанимацию я вас не пущу, будь вы хоть племянницей, хоть любимой женой.
— Но почему? У меня медицинское образование и я могла бы…
— Не могли бы, — отрезал медведь. — Что вы там делать станете? Рыдать и к ручке пациента преподать? На пользу это не ему, ни вам не пойдет. Узнавайте о состоянии через справочную. Ну, или через дядю. Более я ничем помочь не могу.
— Хоть скажите, как он сейчас! — взмолилась Сатор, даже руки сложила.