Когда первый лист опустился на мою поясницу, я еще не знала, что меня ждет, а потом наш жестокий вожак, чтобы не сказать садист, пригладил эту гадость, и я вспомнила, как мне вот так же, не очень уж давно, прижигали поясницу клеймом. Ни с чем несравнимые ощущения.
Только на этот раз пострадала не только поясница. Еще два квадрата заняли свое место под лопатками, а последняя, четвертая, устроилась прямо на хребте.
Теперь-то я понимала, почему Алиса так впечатлил вид коробочки, после такого и я буду с опасением к ней относиться…если выживу.
Пока я хныкала и ныла, требуя прекратить издеваться над больным человеком, которому и без того очень плохо, Свер одной рукой удерживал меня на месте. Просто прижал ладонью к постели и сидел так, равнодушно слушая мой жалобный скулеж.
Садистские прогревания оставили неизгладимый след в моей душе, но помогли. Часа через два я уже могла нормально дышать. Горло еще болело и насморк никуда не делся, но температура спала, появился кое-какой аппетит, и даже проклюнулось желание немного пободрствовать.
— Все еще на труп похожа, но уже не такая страшная, — вынес вердикт вернувшийся Алис, — хотя как мы будем Дубров убеждать, что она не при смерти, понятия не имею.
— Мы не будем их ни в чем убеждать, — равнодушно отозвался Свер, очень трогательно следивший за тем, чтобы я выпила все, что мне налили в огромную глиняную кружку. На этот раз поили меня теплым молоком с медом, что после горького отвара было очень вкусно, — до прибытия в деревню Дубров Яра полностью выздоровеет.
* * *
Тонкие, полупрозрачные, хрупкие на вид листы, пропитанные чем-то более жгучим, чем горчица, неплохо меня мотивировали.
Стоило только подумать о том, что мне опять придется лежать на пузе и терпеть, пока мою родную, нежно любимую спину, будут припекать местным аналогом страстно ненавидимых мною горчичников, как я прямо чувствовала, что выздоравливаю.
Эта ядреная дрянь была ужасна, и я не хотела больше ее даже видеть, не говоря уже о том, чтобы испытывать все ее чудодейственные свойства на собственной шкуре. И единственной возможностью избежать страшного – было делать вид, что я здорова. Совершенно здорова. На все сто.
Мотивация была сильной, и моими актерскими способностями можно было только восхититься.
Я почти не кашляла, улыбалась и очень правдоподобно уверяла, что лицо у меня красное не от температуры, а всего лишь от холода.
Да, в доме тоже от холода. Да, даже у печки. Да, мы, нечисть, такие вот странные.
Борясь с желанием прилечь прямо на полу в доме старосты или в небольшом сугробе во дворе, я просто лучилась здоровьем и мало что понимала.