И если летний праздник стандартно был направлен на воспевание своего бога и просьбы подарить богатый урожай, то Ночь Смага являла собой что-то весьма зловещее. Дубры верили, что на зиму огонь умирает, чтобы по весне вновь ожить, и праздник этот полностью соответствовал мрачному поводу, больше походя на поминки.
— Неужели огненная дочь своего отца откажется продемонстрировать Смагу уважение и любовь? — возмутился тощенький с брошью из меди с тремя полосками пересекающими круг.
— Она преподнесла огню свой дар на Стеречень. Этого достаточно.
Несдержанный дубр уже собирался вновь возмутиться, но был остановлен своим более мудрым товарищ.
— Мы понимаем и принимаем ваш отказ. Но есть ли надежда, что Огневица окажет нам честь, и поприсутствует на обряде?
Вожак не торопясь отвечать, посмотрел на меня. Дубры тоже уделили мне все свое внимание.
Поймав мой беспомощный взгляд, Свер едва заметно улыбнулся:
— Решай.
Вот так вот взял и бросил меня на произвол судьбы. Что значит решай? Как я могу что-то решать, если знать не знаю, что там на этом их обряде будет? Неужели он не мог просто взять и сказать им нет? Почему он меня не спас? Я же безотказная, я же не смогу…
— Хорошо.
Дубры остались полностью довольны моим ответом, а Свера он почему-то ничуть не огорчил. И только я одна ругала себя за то, что сказала совсем не то, что хотела. Когда-нибудь я обязательно научусь отказывать без колебаний…
Когда за посетителями закрылась дверь, я тут же потребовала подробностей.
— Что за обряд такой? На празднике меня убивать не будут?
— Подношение даров, — равнодушно пожал плечами Свер. Все время, что дубры находились в доме, он возвышался надо мною, замерев в шаге от стола, и теперь тяжело опустился на табурет. Опершись локтем о стол, потёр глаза и равнодушно пояснил, — тебе, как Огневице, была бы предоставлена честь босиком пронести по ковру из раскаленных углей обескровленного петуха и бросить его в огонь, разведенный перед идолом Смага.
Поежившись, я опасливо понизила голос:
— Зря я согласилась на празднике присутствовать, да?
— Не бойся, — Свер улыбнулся, — этой ночью Огневицы у них не будет, и ковра из углей тоже. Ничего страшного не случится.
Вот он вроде улыбался, пытался меня приободрить, а я прекрасно видела, как он устал. Если поход давался ему легко, то последние дни явно были не из простых. Не привык Свер нянчиться с больными, вымотался.
— Тебе бы поспать.
— Да, — кивнул он, — пора ложиться. С рассветом выезжаем.
* * *
Я как-то упустила из виду, что с рассветом вставать придется не только Сверу, но и мне, потому утром чувствовала себя особенно паршиво. Болезнь, которая ночью, казалось, отступила, утром вернулась вновь, и невыспавшаяся, несчастная я страдала от кашля, насморка и противной слабости в коленях.