Горячая ладонь неприятной тяжестью опустилась на плечо, погладила, скользнув вниз до локтя и поднявшись обратно.
Вторая рука проделала то же самое и меня медленно развернули, удерживая за плечи.
Налор улыбался, неестественно белые зубы почти светились в темноте, а зрачок тлел красноватым огоньком, напоминая активированные руны на ритуальном камне.
— А вы почему не спите? — не орала, будя весь дом я только потому, что понимала: первой за все хорошее получу я.
Свер велел ночевать в комнате Ашши, а я его не послушалась. И если он об этом узнает, то что-нибудь нехорошее со мной точно сотворит. А Берн добавит. И Ашша потом тоже, когда вернется.
Потому я молчала и очень надеялась, что этот тип не заставит меня рисковать своим спокойствием.
— Тебя ждал, — он нежно заправил мне за ухо выбившуюся из косы прядь, погладив по щеке, — Свер говорит, что ты нечисть.
— Она самая, — бодро подтвердила я, ожидая что услышав это он меня отпустит.
Не отпустил.
Приобнял, прижимая к себе и так заговорщицки прошептал:
— Была у меня как-то летавица, лучше всякой девки оказалась. Но тебе едва ли будет соперницей.
— Это еще почему?
— Не зря же тебя Огневицей зовут, — хохотнул он.
— Не зря, — сдавленно подтвердила я, когда этот любитель пошалить склонился ко мне. Налор хотел целоваться.
А я хотела свободы и чтобы на меня не дышали чесноком.
Нос его неприятно хрустнул, когда я, со всей своей огненной страстью, вмазалась в него лбом.
Мне был больно, но Налору несравнимо больнее.
Он взвыл и оттолкнув меня, обеими ладонями зажал нос, по рукам его тут же потекла кровь. Она сочилась между пальцами и капала на пол, собираясь в небольшие лужицы. В темноте я видела плохо, но ночное зрение и не требовалось для того, чтобы понять, как сильно разозлится Свер, когда узнает, что я сделала.
Лучше бы заорала, честное слово.
— Ах ты дрянь. — прорычал князь, бросившись вперед и протягивая ко мне свои мокрые, грязные, окровавленные руки.
Дальше я уже не отвечала за свои действия. Налор получил пинок по голени и был уронен на пол, прямо в весьма условную лужицу своей крови, а я бросилась к вожаку, просить защиты и пусть потом делает со мной что хочет, лишь бы от этого окровавленного затейнка оградил.
Свер никогда не запирался, полагаясь на звериную чуткость своей волчьей натуры.
Этот раз исключением не стал. Дверь распахнулась от моего толчка, а Свер уже сидел на кровати, услышав мой топот еще в коридоре.
— Я требую политического убежища! — рявкнула нервно, подпирая спиной дверь.
— Что ты натворила? — с тоскливым смирением спросил он.