Стены вдруг как будто задышали, выгнулись и отделились друг от друга. Они резко сжались, точно были сделаны из пластилина, и начали, хаотично двигаясь, принимать разные причудливые формы и, наконец, словно облились чернилами и превратились в четыре темных силуэта.
Все они были без лиц. Они протянули ко мне тонкие руки и закачали головами, как неваляшки.
Ужас сковал меня, крик прирос к небу. Сердце стучало, как молот, оно словно выросло внутри и заполнило собой все внутренности. Оно стучало из горла и из пяток, откуда-то из-под ребер и из печени, разрывая тело изнутри.
Один силуэт был в костюме и шляпе, он приблизился ко мне и, наклонившись надо мной, заглянул безлицей головой и дыхнул чем-то омерзительно горячим и смрадным.
Другие выстроились за ним и молчаливо кивали, то вытягиваясь в длину, то расширяясь поперек.
«Дин-дон, дин-дон…», — звенели, покачиваясь, их головы.
Кровать вместе с полом вдруг взметнулась ввысь и остановилась где-то высоко-высоко, словно на утесе, который обрывался ровно там, где стояли ее ножки. Со всех сторон хлынул резкий ветер. Потолок взвился простыней и улетел. Силуэты растворились и темными клочьями посыпались вниз, и я увидела сияющие надо мной звезды. Вокруг развевалось черное полотно неба. Отовсюду выл ветер. Ощущение было, будто подо мной холодная нескончаемая бездна.
Я шевельнулась на кровати. Ах, зачем я это сделала?.. Равновесие нарушилось, простыня подо мной вдруг заскользила, неотвратимо таща меня за собой. Липкими от ужаса руками я попыталась удержаться за край спинки кровати, но не успела, а в следующее мгновение она была уже недосягаема для меня. Не слушающимися пальцами, крича своим звонким хрустальным голосом, я хваталась за край матраца, за угол одеяла, чувствуя, что ноги мои уже сползли вниз и колышутся над пропастью.
В тщетных попытках удержаться руки проскользили по постели вниз, и с непередаваемым чувством я поняла, что в следующее мгновение меня уже ничто не спасет. И тотчас же из рук вывернулся край скользкой простыни, кровать взлетела вверх, а я ринулась вниз, успев подумать, что на том свете надо покупать только грубые холщовые простыни…
Сердце под рубашкой заколотилось неимоверно, со лба заструился пот, по глазам стегал летящий черный воздух, я рассекала его каждым взмахом ресниц. И неминуемо приближалось дно зияющей внизу бездны. И вдруг над самым ухом мягкий и вкрадчивый голос Рене спросил:
— Теперь ты будешь слушаться меня, моя женушка?
— Да, да… — задыхаясь, пробормотала я.
— Не будешь больше позорить перед гостями?