Будто под заказ, Парисс появляется из тени деревьев, направляется к нам по одной из аллей.
— Пойдём в дом, — предлагает он и указывает в соответствующем направлении, - расскажу, зачем я тебя пригласил.
— Надеюсь, ты не будешь уговаривать меня сменить гражданство и остаться здесь навсегда? — с улыбкой интересуюсь я.
— Что? Иза… Нет, — Парисс поспешно качает головой. — Идём.
Послушно следуем за ним, и Парисс начинает рассказ:
— Ты, наверное, мог заметить, что у нас здесь очень хорошо.
— Заметил. Прямо рай земной.
— Именно так, — серьёзно соглашается Парисс, — некоторым… гостям… кажется, что мы с ребятами живём как-то не так. Что нужно добывать пищу в поте лица… Но дело в том, что в нашей жизни нет ничего особенного. На Аурелии все живут так.
— Все свободные? — уточняю я.
— Да, — Парисс непонимающе смотрит на меня, а затем усмехается, — ты про рабов… В них необходимости тоже нет. Это скорее… Украшение стола.
— Я обратил внимание, — делаю вид, что с интересом разглядываю парк, — хотя и не всё могу понять…
— Я к этому и веду, — Парисс кивает в подтверждение собственных слов, — каждый ищет, чем наполнить свою жизнь. В чём смысл жизни — извечный, но для многих отвлечённый вопрос. Для нас он… насущный, как сама жизнь. Есть ли что-то, кроме первичных инстинктов, стремления подчинять и продолжать род?.. Ну, и, служения Железному богу, само собой.
— Как я понимаю, у тебя есть какой-то ответ?
— Ответ для каждого свой. Лично я люблю рисовать. Видишь ли… Акт творчества, даже творения, делает человека больше чем просто двуногим, которому всегда хочется спать и есть. Животные не могут создать прекрасное. Только мы.
Изображаю полное согласие, но сам с удивлением смотрю на него. Парисс сегодня проявляет несвойственный себе обычно ум, и, будто расслышав мои мысли, тот издаёт мелодичный смех.
— При ребятах об этом трудно говорить.
Мы заходим в дом и располагаемся в гостиной. Рабы приносят нам напитки и фрукты, и мы принимаемся за ленивое подобие ужина.
— Как тебе? — спрашивает Парисс в какой-то момент, поднимаясь, чтобы подойти к камину и в очередной раз налить себе бренди. Свободной рукой он указывает на картину, висящую на стене.
Рассматриваю Парк. Две девушки — наверное, рабыни — пойманы в танце. Две туники — розовая и голубая — развеваются на ветру. Картина не очень точная, но очень красивая. У художника явно есть и вкус, и стиль.
— Красиво. Твоя?
— Да. Одна из тех, что понравилась матери — поэтому я держу её на виду.
— Завидую. Хотел бы я иметь такое же чувство прекрасного.