Ишма никогда не понимала, зачем матери нужна близость с ним — раньше, когда она слышала хриплые стоны матери по ночам, она думала, что быть с мужчиной приятно. Теперь она точно знает, как это отвратительно и чаще всего больно. Наверно, всю жизнь мать все-таки стонала от боли… и не хотела, чтобы отец также обошелся с ней, с Ишмой!..
После двух белых лун в Замке глиняные стены родного дома кажутся Ишме совсем убогими. Она видит трещины, которые раньше не замечала и прохудившуюся камышовую крышу. Ишма надеется, что сможет помочь семье починить хижину. Вряд ли этих денег хватит, но, даст Богиня, Ишма сможет добыть еще. Главное, не злить Ньола, чтобы он не выбил ей зубы, как отец матери.
Родные стены встретили Ишму неласково, но она не удивилась и не обиделась.
— Зачем приперлась, шлюха? — мать, по привычке прикрывая рот рукой, встала в проеме, не собираясь пускать Ишму в дом.
— Я принесла деньги.
— Деньги! Откуда у тебя деньги! Все знают, каким местом ты заработала эти деньги, дрянь, все знают, — бормочет в ответ мать, но все-таки посторонилась.
— Видит Богиня, ты навлечешь беду на наш дом. Ну! Где деньги?!
Ишме пришлось оторваться от двух черноглазых кудрявых малышек, встать, и высыпать монеты в преждевременно иссохшие ладони матери. Увидев расширившиеся от величины суммы глаза, Ишма не смогла не почувствовать гордость за себя!
— Не иначе, как ты их украла, — сухо, но уже не так сурово, сказала мать. — Или с каких пор прислужницам платят деньги?
— Вот еще, — Ишма протянула ей сверток с мукой и козьим сыром, все, что удалось достать на кухне в Замке. — Сестрам.
— Без твоих соплей здесь разберутся, кому что, — отрезала мать, — Ладно уж, сядь, поешь, раз пришла.
Она поставила перед Ишмой тарелку с ячменной похлебкой и зачерствевшей лепешкой. Ишма видела, что лучшие куски мать припрятала. Для отца, или для себя. Но Ишма не возражает. Она может только надеяться, что хоть немного козьего сыра достанется девочкам.
Ишма ест и смотрит на них. Надо же, как выросли! Вытянулись, и такие худые… Она хотела бы отдать свою похлебку им — они жадно смотрят на то, как она ест, широко раскрытыми голодными глазами с одинаковыми голубыми жилками под ними — но под суровым взглядом матери не посмела.
Мать внимательно изучает Ишму, не переставая, однако, бормотать, что та обязательно навлечет беду на их дом, как уже навлекла своим распутством бесчестье.
Вглядываясь в свежее, юное лицо дочери, в нежный румянец щек, влажную поволоку испуганных глаз из-под длинных, густых ресниц, и особенно в целые, белые зубы, Радха, мать Ишмы не в силах побороть приступы бессильной ненависти к своему дитя, приступы, переходящие в жгучую, болезненно выедающую изнутри ярость. Ишма так молода и так красива, что Радха не может не завидовать ей самой черной, самой злобной женской завистью — завистью матери к красоте и молодости дочери.