— Нашёл? — равнодушно поинтересовалась я.
— Лучше бы не находил…
— Он не поможет?
— Он сумасшедший.
— А я — нет? — я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это — жизнь?
— Все мы немножечко, — многозначительно протянул любимый, — он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.
Я не попрошу.
Надеюсь, что не придётся.
Манящая, пряная, щекочущая моросью ноздри.
Она подкрадывается сзади и закрывает глаза мокрыми ладонями.
Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.
Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.
Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.
Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.
Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.
Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы — матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново — иной, свирепой, живой, совершенной
— стоит того.
Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.
Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, — ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.
Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:
— Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!
Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:
— Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.
Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:
— Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно было? Неужто где-то лучше привечают?