Серый поднял бровь и насмешливо уставился на парня: уж не ты ли заставишь? Но тот поднял руки, показывая, что и не думает драться:
— И сделаете вы это по доброй воле, — закончил он.
— С чего бы? — волчица так и просила драки, ждала, когда бы можно размять кости.
— С того, — ответил главный, — что оборотней в Озёрном Краю осталось не так много.
Бородатый носил красивое имя Данко. И тоже был оборотнем. Как и Могута и, разумеется, Яромир. Последний так и не пожелал принять человеческую форму. Да, разумеется, выдала нас я. Волчица и не думала скрываться от собратьев, показывая, что метит в вожаки. Возможно, оказалась умнее всех, что дала себя унюхать с самого начала. В конце концов, разрешилось всё мирно и более чем удачно.
С кем преломил один хлеб, на того уже зло держать не моги. Ели мы все вместе, по очереди черпая густую наваристую похлёбку из котелка и заедая выпечкой от заботливой Весей. Яромиру поставили мису отдельно, но тот и не перечил. Только Белогость подозрительно повертел пирог в пальцах, обнюхивал, осмотрел так и эдак и не решился надкусить. Я без обиняков съела и его порцию.
Путь предстоял неблизкий. Шли весь день, бросая друг на друга косые взгляды, ожидая подвоха и всё не понимая, друзья с нами идут или враги. И, если для странного отряда было довольно и того, что перед ними тоже волки, и даже Серый расслабился, перестал беспокойно оборачиваться на ковыляющего сзади, но не пытающегося сбежать старика, то я, отвыкнув доверять людям, ждала беды.
Данко оживлённо рассказывал про волчью общину, которую, кажется, считал лучшим местом на земле, и даже мысли не допускал, что мы можем оказаться врагами, её выискивающими. Волк Яромир и воркун[1] Могута ликования не выказывали и вообще делали вид, что попутчиков не прибавилось.
— А вот здесь заночуем, — решил Данко, когда начало смеркаться. Серый невольно скривил губы: привык, что он в пути за главного. А вот. Побудет в моей шкуре.
В условленном месте путников поджидали кострище и шалаш, сплетённый из живого молодняка, чтобы сухие ветки не выдавали стороннему глазу укрытие, да и не обижать лешего без надобности. Могута привычно собрал костерок, приладил котёл, занялся ужином, многозначительно посматривая на меня: мол, твоё, бабье дело стряпать. Я и не подумала. И не умела особо и спину гнуть перед нахалом не собиралась.
Сторожить нас особо не от кого, Но Серый настоял — привычка — и вызвался первым. Данко для вида поспорил, но уступил, решив заменить охранника в середине ночи.
Зевая до хруста челюсти, я выползла из шалаша, как только освободившийся Серый уснул, свернувшись у моего бока. Глаза слипались, но, хоть убей, сон не шёл. Данко устроился поверх ещё тёплого кострища, накидав сверху веток, и любовался на редко видимые в этом краю звёзды. Те перемигивались, прыгая по макушкам деревьев, и сверкая холодным осенним светом.