— Давай, — подбодрил Серый, — всего два раза осталось по двадцать.
Зазнайка в ужасе перевёл взгляд на ветку. Ветка не собиралась ни ломаться, ни исчезать, ни проваливаться в Навь, как он того желал. Пришлось подниматься:
— Это ж откуда эти четыре раза по два десятка взялись?
— Как откуда? Ты ж сам и сказал.
Гордец только рукой махнул:
— Да помню, что сказал. Откуда я-то взял? — обошёл берёзу вокруг в поисках места поудобнее, стал на прежнее, поднял руки, готовясь к третьему заходу, и тут же их опустил. — В общем, как-то так четыре раза. Потом закончу. Недосуг сейчас. — белки в ветвях заверещали, судя по всему, передавая друг дружке проигранные орехи. — Давай ты теперь.
— С чего бы это? — сощурился Серый.
— Как? А об заклад?
— А я и не бился. Собственно, и доказывать мне ничего не просил.
Данко недоумённо вертел головой. Ясно, что где-то его обвели вокруг пальца, как малого щенка, но где именно?
Лес темнел с каждым шагом, перехватывая и так редкие лучи солнца, не пуская их прогреть землю и осветить дорогу двум забредшим в чащу путникам. Тропинка давно измельчала и растворилась в опавших листьях. Опасно пахло холодной сырой землёй, которая, однажды приняв добычу в крепкие объятия, уже не выпускает.
Младший волк всё так же неугомонно болтал, не замечая, что ответа дожидается всё реже, а тишина вокруг становится всё гуще:
— А потом я взял да и переплыл реку. Один. А течение, ух, какое было! Пороги будь здоров, вода ледяная…
— Мы разве не проходили уже этот пень? — задумался Серый.
— Не, тебе кажется. И вот я на том берегу встаю, отряхиваюсь. А времени-то передохнуть ни долечки…
— А давно мы идём? Что-то в животе урчит, словно целый день не ел. Вроде ж на самом рассвете выходили.
— Да часа не прошло. Эх, городские, — презрительно сплюнул оборотень.
— Я тебе точно говорю: эти кусты были уже. Вот и мухомор сшибленный валяется.
— Брось! Тебе кажется. Тут на каждом шагу мухоморы. Ну, я одежу скидываю и вижу, что, как назло, выплыл аккурат у деревни. А тут девки бельё полощут. И зыркают, бесстыжие, глазёнками… Да как завизжат! А вода, говорю ж, ледяная!
— Ты ври-ври, да не завирайся! — послышался сварливый старческий голос.
Мужчины замерли, заозирались — никого.
— Кто тут? — ни на шутку перепугался Данко. Свежи ещё оказались воспоминания о чудище, что сожрало бы его, кабы не помощь хрупкой, но неожиданно сильной женщины.
— Мне водяной всё доложил! За полуголыми девками неча подсматривать, так и не будут визжать. Серый молча плюнул через плечо и медленно стащил с себя телогрейку, выворачивая наизнанку