всё норовили прикоснуться ко мне хоть вскользь, звенели тоненькими голосочками, напевая странную, завораживающую, потустороннюю песнь.
— Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена… Маренушкой примечена… Смертушкой отмечена…
Огоньков становилось всё больше: мерцали под редкими листочками, выбирались из-под кочек, выныривали, пуская мелкие пузыри, из болотца, вспархивали с веток. И всё пели свою глупую песню.
— Маренушкой…
— Замолчите…
— Примечена…
— Хватит.
— Смертушкой…
— Прекратите!
— Отмечена…
— Молчать!
Стихло. Звёздочки тоненько звенели, рассекая лучиками клочья тумана, но молчали, не иначе как перепугавшись крикливой бабы. Я отняла ладони от ушей, попыталась быстро пересчитать поверженных. Быстро не вышло: пальцев не хватило и со счёта сбилась уже на третьей дюжине. Молчат. С места не двигаются. Ждут?
— Эй, — нерешительно окликнула я, — кто за главного?
Огоньки заволновались, забегали, разбрасывая искры. Наконец выстроились в два ряда. Делать нечего — пошла по предложенной дорожке, прямо по вязкой жиже, норовящей заглотить, затянуть в темноту. Эх, где наша не пропадала? Одна бы перепугалась мало не до смерти, бросилась бежать, а то и вопить, как оголтелая, но я ведь не одна. А волчица как дома. Не злилась, не боялась. Словно княгиня, принимала почести и не давала беспокоиться мне.
Золотая тропинка вела в непроглядную тьму, в дремучую чащу, пахнущую влажным страхом. Я боялась. Волчица — ни капли. Отодвинула пугливую в сторону мягкой лапой, сама твёрдо, но осторожно ступала по невидимой твердыне. И я за её спиной, как молчаливый прислужник, опасающийся взглянуть на кого не так.
А по ту сторону тумана, в притаившихся сгустках манящей ночи, за мокротными от осенних слёз ветвями, что занавесью прячут от людей сокровенные тайны леса, стояли чудеса.
Огоньки перекатились, задрожали, отрастили ручки-ножки — и вот уже возле дряхлого покрытого мхом лесовика переминаются колтки[2], вопреки обычаю, не решающиеся молвить ни слова. Лица их — и верхнее, человеческое, и то, что на животе, — выдавали самый настоящий испуг. Поодаль стояли, обнявшись, слепой Листин с супругой Листиной[3], растерянно поглядывающей на гостью из-под лохматых косм. Подгрибовник[4] сурового вида, закрывающий репкой-ножкой маленьких деток-боровичков. Корневик, Стебловик, Орешник, Травник и даже выглядывающий из болотной жижи Болотник, что на деле явно был куда крупнее, чем казалось со стороны… Лесные духи собрались вместе, не ведая, радоваться или бояться, и бросали на меня взгляды, полные странного чужеродного страха, что встретишь разве что у людей, столкнувшихся с невиданной силой, но никак ни у