Азариил неслышно двинулся вниз.
Любопытно, какую защиту он приготовил на сей раз? Очередную богомольную бабульку, благообразного старца или сурового чернеца?
Дверь отворил парнишка лет двадцати. Исхудавший, полупрозрачный и ссохшийся — наверное, от постоянных постов. Мятый свитер из синтетики и темные брюки неприглядно болтались на его костях, отросшие волосы доставали до глаз жирными сосульками. Но вот что странно: при всей своей внешней неопрятности и неказистости, подчеркнутой худобой, мальчик вызывал, скорее, симпатию, нежели отторжение.
Завидев гостей на пороге, он не выразил удивлени, лишь посторонился, приглашая войти. Его чуть ссутуленная фигура показалась Андрею средоточием вселенской молчаливой покорности.
Крохотная прихожая с трудом вместила посетителей. Одну треть подвала занимала кухня, две других — старомодно обставленная комната. Окошки здесь упирались в потолок, снаружи их карнизы лежали аккурат на тротуаре, который сейчас замело снегом.
— Боюсь даже спрашивать, к кому мы вторглись на сей раз, — пробормотал Андрей, разглядывая выцветшие, покрытые пятнами и потеками обои, раза в два старше его самого.
— Вениамин, — представил Азариил.
— Вы можете отдохнуть, — предложил мальчик тихим голосом, столь же бесцветным, как и весь его невыразительный облик. И, не поднимая глаз, скрылся в кухне.
— Это что еще за рыцарь печального образа? — Андрей в недоумении проводил его взглядом. — Очередной праведник?
— Он учится в местном духовном училище не территории Спасо-Преображенского монастыря, остальное тебе знать ни к чему, — ответил Азариил.
— А хотелось бы, — Андрей прошел в глубь комнаты к письменному столу, над которым громоздились самодельные полки с книгами. «Катехизис», «История религии», «Основное богословие», «Патрология», «Литургика» — от названий на корешках заныли зубы.
— Он тоже особенный, да? — спросила Варя.
— Нет, — Азариил пожал плечами. — Обычный.
— Обычные интересуются гостями и не пускают на порог кого попало, — сказал Андрей.
И пошатнулся.
В тепле, в безопасности усталость навалилась внезапно и непреоборимо. Дыхание сбилось, ноющая боль разрослась и растеклась по телу, а от тошнотворной слабости стало невмоготу держаться на ногах. Андрей с силой потер лицо и запустил пальцы в волосы, массируя голову. Не помогло. Сонливость захлестывала волнами.
— Посижу, — пробормотал он, рухнув на старый диван-раскладушку. Откликнулась ли Варя, встревожился ли Азариил — это ускользнуло от сознания, ибо сон оплел его липкой, грязной паутиной стремительно и безжалостно.