— Не нужно волноваться, все хорошо…
— Не ври, — Андрей снова подергал ручку. — Ты пропадал неделю! Не прислал ни единой весточки! Хоть бы… не знаю, почтового голубя отправил! У тебя усталый голос! Ты разделся! Ты хоть раз в свое пребывание на земле стаскивал с себя эту убогую ветошь?
— Какую ветошь?
— Куртку! Держу пари, даже пуговицы расстегивать не умеешь. А ещё ты моешься! Ангел, который озаботился своим телом настолько, что полез в баню, либо пьян в доску, либо смертельно ранен. И лучше бы тебе быть раненым, — почти прорычал Андрей, сжимая кулаки и понимая, что злится скорее на собственную эмоциональность и неловкость, нежели на Азариила.
— Я не полез в баню.
И вот опять — тишина. Неуклюжая, растерянная.
— Да? — тупо уточнил Андрей. — А что тогда ты там делаешь?
«Личное пространство, парень, — паскудным голоском пропищала совесть: — зачем ты вторгся в чужое личное пространство? Ангел, не ангел — не твоего ума дело».
— Крылья… они… — почти шепотом пробормотал Азариил.
Андрей поперхнулся воздухом и тяжело привалился к стене, глядя в полумрак бессмысленно и ошеломленно.
— С ними что-то случилось? — подбодрил он, прерывая затянувшееся молчание.
— Оледенели… дождь намерз…
Дождь? Но ведь ангел — не птица, парящая под облаками! Ему не страшны ненастья, его не свергнешь с неба злыми ветрами и наледью!
— Здесь, на земле, слишком причудливо материальное сплетается с невещественным, — произнес Азариил, отвечая на изумление. — Спустившись на землю, я вынужденно обрел тело. А сегодня, вдохновленный красотой и силой природы, возжелал насладиться стихией и земными просторами… И вот наказан за беспечную, преступную тягу к ощущениям.
— Ты мог погибнуть?
Глупый вопрос.
— Нет. Ни дождь, ни падение не способны мне повредить, но с эстетической точки зрения… нельзя относиться к телу небрежно.
Азариил за дверью вновь завозился. Теперь, когда все разъяснилось, можно было оставить его в покое. Но вместо этого Андрей неожиданно для самого себя неуверенно позвал:
— Зар?
Ангел притих — как пить дать заранее прочел в мыслях еще не высказанный вопрос.
— А какие они на самом деле? Твои крылья.
Андрей не ждал честного ответа… но отчаянно надеялся хоть на какой-нибудь.
— То есть, — сбивчиво заговорил он, раздражаясь на собственную прорезавшуюся сентиментальность, неуемное любопытство и нервозность, — ты никому их не показываешь, знаю. Это запрещено, да? Или у меня не получится увидеть? Они, наверное, ослепительно сияют…
— Не ведаешь, о чем просишь, — глухо сказал Азариил.
Но у Андрея от зудящего любопытства аж потемнело в глазах.