Сразу из притвора Варя с Евдокией и Тимофеем свернули в лавку. Андрей хотел сунуться следом, но в тесном помещении и без него образовалось столпотворение. Потоптавшись перед дверями, он решился войти в храм.
Здесь царил душный, густой сумрак, рассеянный оранжевым мерцанием свечей, и собралось уже достаточно много народа. Под монотонное гудение молитв, читаемых псаломщиком на клиросе, кто-то истово крестился, кто-то прикладывался к иконам, кто-то праздно шептался со знакомыми, болтаясь возле двери. Шла исповедь. Андрей неловко приткнулся к стене возле вешалок и скамеек, украдкой разглядывая благодушные лица пожилых прихожанок, обрамленные платками, — таких было большинство. Среди них виднелась лишь пара мужчин в возрасте около сорока, да несколько женщин помоложе. Мимо в сторону алтаря прошмыгнул мальчишка лет двенадцати в красном стихаре с серебряными узорами и замызганным подолом — не иначе как пономарь. Следом за ним вальяжно прошествовал пухлый белобрысый подросток в похожем, только желтом одеянии, со стопкой бумажек и бутылкой Кагора, зажатой подмышкой. Когда появилась Варя с пучком тонких свечек, Андрей постарался держаться к ней поближе. Собственного невежества он не стыдился, однако его томило дурное предчувствие.
Началась служба.
В духоте и тесноте поползло время, пронизанное заунывными песнопениями, непонятными восклицаниями чтеца и трубным гласом священника. Оказавшийся в самой гуще толпы, больше всего на свете желая убраться подальше, Андрей косился по сторонам, то крестясь в подражание окружающим, чтобы не выглядеть болваном, то кланяясь, то опуская голову и выжидая, когда разрешится ее поднять. К концу первого часа он истомился, взмок от жары в своей теплой куртке и откровенно изнывал от скуки, скрывая зевоту, грозившую вывихнуть челюсть. На лбу выступила испарина, сладкий запах ладана с горькой примесью дыма щекотал ноздри.
Распознав знакомое «Иже херувимы…», недавно исполненное Варей под аккомпанемент низкого, бархатного голоса Азариила, он очнулся от отупляющей полудремы, в которую ввергало утомление, и, приподняв брови, обвел рассеянным взглядом прихожан. Старушки стояли, крестом сложив на груди руки, уткнувшись глазами в пол, и не шевелились. Маленький и чуть курносый профиль замершей рядом Вари, ее пушистые ресницы, пшеничная прядь волос, выбившаяся из-под платка, и нежные бледные губы… да вся она, дышащая здоровьем и силой молодости, на фоне отживших свое, потухших и сгорбленных женщин казалась нелепым видением. Призрачным ангелом, одухотворенным и непорочным, по ошибке угодившим в унылое царство старческих болезней и стенания о грехах в преддверии гробовой доски. Глядя на нее искоса, Андрей недоумевал, что привело ее в церковь в столь юном возрасте, какие такие «грехи» тяготили невинную душу и требовали самоистязаний постами и исповедью.