Сказка зимнего Синегорья (Рудышина) - страница 13

— Меня ждал? — вырвалось у Снежанки.

— Может, и тебя, кто ж знает? Больно опасно да страшно с зимним царем в гляделки да загадки играть. Погостила я денек в его тереме да и дала деру, только пятки сверкали… — и тетка Марейка вздохнула, а кот потянулся, потерся о руку хозяйкину, будто жалея ее.

— И что мне теперь делать? — растеряно спросила Снежанка.

— Ждать сватов. Как придут, так и наряд тот достанешь, что тебе передали, и вот еще… — старуха кота согнала и пошаркала к шкафу, какое-то время рылась там в тряпье, а Снежанка ее не отвлекала, а в окошко уставилась, на Шиханку глядючи.

Небо посерело, и казалось, что снова снегопад начнется. Мороз разрисовал стекло узорами, и в них виделась сказка дивная — терема высокие, кони длинногривые, стая волков у ельника… звери морды вскинули, за луной наблюдают, а она катится по холмам мячиком волшебным.

— Вот, гляди-ко, что для тебя берегла, бесприданница ты моя, — и тетка Марейка повернулась, держа в руках шкатулку из змеевика, украшенную янтарем да какими-то искристыми желтыми камушками, похожими на топазы.

Снжанка восхищенно охнула, к шкатулке этой прикоснувшись — таким теплом девушку окатило, что впору испугаться. Волшебная эта вещица, что ль? Даже на вид она была не такая, как среди сувениров продают — там явно крашеные камни, простые, или прессовка обычная. А здесь сияют так, что глаза режет, и тяжестью своей шкатулка давит к полу. Но приятная эта тяжесть.

— Это мне духи горные дали перед тем, как села я в сани Морозко, да сказали, чтоб не открывала до тех пор, пока под венец не пойду.

— А ты, бабуль, и открыла? — Снежанка осторожно погладила янтарную змейку, что ползла меж березок, сделанных из малахитового крошева.

Казалось, узор на крышке оживает, шевелится все, и деревья вон кронами качают, и змея голову приподняла. А на ней — корона золотистая.

— А я и открыла… любопытственно стало. На горе свое и прозрела в тот же миг. И увидела не терем, а елки обычные лесные, снегом покрытые, не перила резные из хрусталя, а сухие ветки валежника, не ступени ледовые — сугробы… Лес был страшенный, темный, волки выли, но не загрызли, пропустили домой… Долго мне идти тогда пришлось, страшу натерпелась на всю жизнь. Но наука была мне хорошая — с тех пор я к Той Стороне ни ногой, ни духом, ни единым помыслом! То, что гадала потом да будущее предсказывала… эти уменья мне в подарок Морозко оставил, так и сказал на прощание, что будет это моей радостью и наказанием одновременно — все знать да видеть заранее.

Глаза тетки Марейки затуманились — она словно бы снова оказалась в том заснеженном проклятом лесу.