Сказка зимнего Синегорья (Рудышина) - страница 54

Вот прореха в белом мареве образовалась, Снежка с любопытством глядит туда и видит — сидят странные люди у костра огромного, что кажется огненным цветком, распустившимся на скале. На людях этих шкуры вместо одежды, простоволосы они, темна их кожа, словно бы опалило ее солнце, глаза же — черны, словно ночь беззвездная. Сидят у своего огня, говорят о чем-то, а рядом с ними, на скале, лежат россыпи золота, каменьев самоцветных, и никто не бросается к сокровищам, будто не знают эти люди цену им. Или же вовсе для них драгоценности — как песок под ногами.

Затянулась прореха туманом, скрыла дивный народ — видать, это та самая чудь, стары люди, что жили среди уральских гор до прихода русских. По всему видать, мирно жили, спокойно.

— Не думай о том, — послышался тихий голос Тани, словно она ощутила, что грустит Снежка после увиденного, — не думай… прошло то время, пеплом прогоревшего костра легло на горы, утекло речкой горной, развеялось туманом над болотами, истаяло в сумерках лесных. Что прошло — того не вернешь, разве что с помощью чар можно подсмотреть одним глазочком. Исправить нельзя. Ничего и никогда…

— Как же мы тогда твоего певца вытащим? — вскинулась Снежка.

— Одного человека всегда можно сманить в волшебную чащу, от того урону не будет, особенно если увести его перед самой смертью, чтобы не нарушить узор судьбы людской.

— Погоди-ка, — остановилась Снежка, побледнев. — Это что же, я умереть должна была, поэтому смогла на Ту Сторону попасть?

— О тебе ничего не знаю, — покачала головой подруга, потянув девушку вперед, — айда, некогда нам останавливаться, время не ждет… Успеть нужно и на сбор хмеля, и к твоей родне — нельзя тебе надолго зимний лес колдовской покидать. В крови твоей теперь — стужа лютая, сердце твое — изо льда.

— Но почему же я не замерзла? — всё Снежке любопытно было, всё хотела она понять суть волшебных существ. — Почему я чувствую, дышу, почему плакать могу или печалиться? Я думала, что зимние люди холодны и не могут любить!

— Вспомни сказки старые, — улыбнулась Таня, — Снегурочку вспомни, которая ради любви ушла к людям… Зимние девы холодны, но чувствовать им все же дано. И холодная их любовь посильнее людской может быть!

Снежка больше ничего не спрашивала, шла, задумавшись, пытаясь не оступиться в тумане. Потом вдруг с изумлением заметила, что подол ее юбки цвет сменил — был синий шелк блестящий, с узором белым и серебристыми цветами, а теперь обычная ткань, грубоватая на вид, серая какая-то, затертая… Вместо рубашки из тонкого льна — кофтейка пестрая, с пышными рукавами и мелкими пуговками, перетянутая пояском узорчатым. И Таня в похожем наряде простецком — не горят больше самоцветы на зеленом платье, что от блеска их каменным казалось, и в косе нет жемчуга — лента вьется там светло-зеленая. На груди — бусы агатовые дешевенькие, да уж, странно видеть дочку Хозяйки в такой одеже.