* * *
Визит Кьера не шел из головы до самого вечера, и Алька остаток дня промаялась, ожидая Мариуса. Она пыталась нарисовать акварель для гостиной, пробовала поиграть с Ливой и белым пушистиком, ею же оживленным, но все валилось из рук. Краски расплывались по бумаге совсем не так, как это ожидалось, Лива откровенно скучала, слушая, как Алька выдавливает из себя совершенно несмешные шутки. А сама Алька вслушивалась, не стучат ли колеса экипажа по мостовой, не скрипнула ли калитка… И сердце замирало, когда кто-то проезжал мимо дома.
Она теперь совершенно не знала, что делать.
Она понятия не имела, что сделает Мариус, когда узнает о "кузене" или когда обман вскроется.
И абсолютно не понимала, что еще можно было предпринять, чтобы спасти Авельрона.
Когда же, наконец, стукнула входная дверь, Алька поняла, что ноги ее едва держат.
В это время она все еще сидела в гостиной, внизу, и вымучивала ирисы на рыхлой бумаге для акварели. В тот самый миг, как Мариус вернулся домой, рука дрогнула, и в самую золотистую сердцевину цветка ляпнулась отвратительная темно-сиреневая, почти чернильная клякса.
Алька закусила губу, оперлась ладонями о стол. Надо было выбежать навстречу, встретить его… колени предательски задрожали.
А что, если Бертран уже рассказал Мариусу про "кузена"? Как узнать? Или же… ничего не сказал?
Она так и не успела выйти из-за стола, когда в пороге появился Мариус. Как всегда, аккуратный, строгий — замер на мгновение в дверном проеме, прямо-таки впился в Альку тяжелым взглядом.
"Знает? Или нет?"
Но он лишь недовольно буркнул:
— Добрый вечер.
Затем и вовсе прошел мимо, в спальню.
Алька замерла в ужасе. Происходящее… не предвещало ничего хорошего, вообще ничего.
И ведь… они поссорились днем. И она не захотела дожидаться Мариуса, чтобы ехать домой вместе.
Значит, он до сих пор сердится? Дуется? А кто тут, простите, обижаться должен? Это ведь ее брат, Авельрон, тихо умирает в заточении.
В душе всколыхнулась злость. Да что ж такое-то? Почему все настолько неправильно?
Алька сжала кулаки. Досада вскипала кислотной пенкой. Внезапно захотелось сказать Марису что-то обидное, чтоб он перестал вести себя, как холодная каменюка. Чтобы стереть с его лица это спокойно-сосредоточенное выражение, и то, как он смотрит на нее — и одновременно мимо.
И вместе с тем она понимала, что ровным счетом ничего ему не сделает.
Разве что уйдет, вернется к отцу?
Алька покачала головой. Да нет же, слишком скоропалительное решение. Она уже делала так однажды, и ничего в этом хорошего не было. Мариус все равно пришел за ней.