"Зачем ты меня так наказываешь? Зачем?" — билось в висках.
Но самое страшное — ей отчаянно не хватало его тепла. Его рук, его запаха, воскрешающего в памяти старую библиотеку родителей, горячий кофе… Он как будто оторвал ее от себя, разломал на куски, и это оказалось слишком больно.
…Пока Мариус ел, она молча сидела напротив и смотрела. Кусок не лез в горло. Все, что смогла — пару ложек супа, вкуса которого даже не ощутила. Иногда она ловила на себе задумчивые взгляды Мариуса, и холодела при мысли о том, что он все знает про лже-кузена.
"А даже если и не знает? Промолчишь?"
Кроша дрожащими пальцами хлеб, Алька мысленно металась между Мариусом и Авельроном.
А Мариус все поглядывал на нее задумчиво, как будто что-то ожидал…
Алька откашлялась, прочистила горло, и, наконец, решилась.
— Мариус… — и едва не разрыдалась в голос. Его имя… как сладко было произносить его раньше, и какой горечью оно отдавало сейчас.
— Да? — он поднял взгляд от тарелки с бифштексом, выжидающе приподнял бровь — ту самую, перечеркнутую старым шрамом, который Алька так любила целовать.
— У меня были гости сегодня, — просипела она, — возможно, Бертран… сказал…
— Бертран мне ничего еще не сказал, — лицо Мариуса было серьезно, — продолжай. Кто приходил?
— Человек моего отца, — Алька стиснула под столом угол скатерти. Перед глазами от напряжения запрыгали серые мошки.
— Интересно. И что хотел?
Мариус отодвинул тарелку с недоеденным мясом, сложил пальцы домиком и уставился на Альку так, что той захотелось заползти под стол и там затаиться.
— Он… — сглотнула вязкую слюну, — он передал, что Сантор хочет, чтоб я вернулась. Сантор считает, что здесь мне опасно находиться, и что ты не всегда сможешь меня защитить.
— А ты? — Алька заметила, как по лицу Мариуса как будто скользнула болезненная судорога.
— А я… я сказала, что останусь, — выдохнула она и опустила глаза.
И вздрогнула, когда он сказал:
— Спасибо.
Так сказал, словно нежнейшим бархатом коснулся кожи. Алька невольно дернулась, когда Мариус с грохотом отодвинул стул, и продолжала цепляться за несчастную скатерть, когда он подошел к ней вплотную и тихо опустился рядом на колени.
Алька зажмурилась.
Внутри словно кислотой жгло. Да, она сказала… почти все. Достаточно ли? А может быть, просто заставить себя думать о том, что она ничего не говорила Кьеру про брата, и что Кьер не давал ей ту странную зеленую луковку, лаково блестящую, ту, что сейчас ожидала своего часа в ящике комода, под простынями?
— Алечка, — хриплый шепот Мариуса обертывал ее в шуршащее мягкое нечто, отгораживал от всего мира.