ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В которой Солнечный Гром становится учителем, предводительствует военным отрядом и добывает сразу два вражеских скальпа, а молодой индеец кроу по имени Койот записывается разведчиком в армию Соединенных Штатов
— Сказать тебе по правде, ненависть Сильного Как Буйвол меня не слишком испугала или огорчила, хотя, разумеется, случившееся мне было очень неприятно. Так, в тот же день его отец всем и каждому рассказал, что тут без колдовства не обошлось и многим, да-да, очень многим его слова пришлись по душе, потому что им легче было признать, что я победил при помощи колдовства, нежели поверить в то, что эта победа результат моей ловкости. Их выводило из себя, что я, например, каждое утро чищу зубы и делаю свои странные упражнения, да к тому же ещё и попросил одного из мальчиков при этом неожиданно тыкать в меня длинной палкой, и что я все чаще успевал от неё увернуться, что их ещё больше удивляло.
Когда я сказал, что готов научить этим приемам каждого, то ко мне пришло сначала много желающих, но потом, когда им понадобилось повторять их по несколько раз в день, согласились на это немногие. Почему это было так, а не иначе, удивляться не приходится. Дело в том, что индейские дети никогда не учились так, как учатся дети белых. Они просто повторяли за своими родителями все то же самое, что делали они, а тех, кто отставал от всех прочих, тут же поднимали на смех. Матери делали для девочек маленькую палатку, игрушечную посуду и они вели там свое хозяйство точь в точь как взрослые женщины, а мальчики уже с трех лет стреляли из луков и тоже учились всему постепенно, играючи. Предания племени они запоминали, слушая речи старых воинов и мудрых стариков у костра, но вот чтобы делать все это специально, то есть сидеть, внимательно слушать, а затем повторять — нет, склонны к этому были далеко не все. Кроме того, несмотря на обилие свободного времени, почти все дети были очень заняты, так как постоянно оказывали помощь своим родителям.
Но хуже всего стало, когда я решил обучать наших детей языку васичу. Старейшины, которым я об этом сказал, разумеется, меня одобрили, потому что как сказал один из них «язык врага надо знать». По лагерю был послан вестник, который объявил, чтобы все дети пришли ко мне, имея при себе куски кожи и краску, чтобы на ней рисовать, и они ко мне сразу пришли и в начале слушали меня с большим интересом. Но уже спустя полчаса все внимание их улетучилось словно дым, они перестали слышать мои слова, начали корчить друг другу рожи, толкаться и на этом урок мне пришлось прекратить. Потом оказалось, что многие из тех, кто был у меня на занятии сегодня, не приходили на них в последующие дни. Когда же я спрашивал их, что же им помешало прийти, то мне обычно отвечали, что «помогали отцу отгонять коней на пастбище», или что «мать попросила их собрать ягоды», а кто-то «вдруг захотел пострелять птиц», ну и все примерно в этом же роде. Поэтому мне постоянно приходилось повторять уже пройденное, в результате чего одни дети начинали мешать другим, так что ничего хорошего в результате не выходило. К тому же я практически был лишен возможности давать им задания на дом, а уж о том, чтобы наказывать нерадивых и речи идти не могло. Ведь не мог же я пойти к родителям того или иного мальчика и попросить не давать ему еды только потому, что во время урока он дернул другого мальчика за волосы и к тому же не знал буквы «А»? Я привез довольно много книг с черно-белыми и даже цветными иллюстрациями, и дети очень любили их рассматривать и при этом с удовольствием слушали мои объяснения. Но вот заставить их учить латинскую азбуку, а потом ещё и считать по-английски, мне было очень сложно, хотя очень может быть и так, что я был просто плохим учителем.