— Мне тоже, — поклонился рафин. — У вас, лиера Вера, очень редкое имя, поэтичное и красивое.
Я улыбнулась. Райский прищурился, внимательно посмотрел на меня и с долей ехидства пояснил:
— Леаф любит поэзию.
То, как рыжий ведет себя, разозлило, и я из вредности проворковала:
— Как замечательно! Я тоже люблю поэзию, — хотя на самом деле не особо жалую.
— Правда?! — оживился гость. — Лиера Вера! Вы восхитительны! Я посвящу вам сонет!
И я сокрушенно подумала: «Вот почему с одной стороны сидит ехидный выскочка, а с другой романтичный дурачок. Ау, где ты герой моих грез!»
А Райский тем временем продолжал острить:
— Лиера Вера еще необычайно милая особа.
Я повернулась к нему, окинула презрительным взглядом и процедила:
— Еще люблю животных.
Намек рыжий сразу уловил. То-то же!
— Рафин, — посмотрела на гостя. — Вы обещали мне сонет. Буду перечитывать его одинокими вечерами и восхищаться вашим талантом. — Подозреваю, со стороны кажусь дурой, но я просто отчаянно хотела доказать Райскому, что могу нравиться.
Вот тут Леаф покраснел.
— У меня нет особого таланта, — неожиданно признался он и поник.
— Когда, Леаф, влюбишься — появится. Тем более, что Вера — сердцеедка, — не унимался Райский, продолжая забавляться над простоватый рафином, воспринимавшим его слова всерьез.
— Правда? — гость совсем смутился.
Я гневно посмотрела на Тирса. Да за такие издевки глаз ему выцарапать мало, но неожиданно рафин восхищенно произнес:
— Ох, Тирс. Когда вы с лиерой Верой смотрите друг на друга, чувствуется взаимное притяжение сердец.
Мы с Райским удивленно переглянулись, и я поспешила скривить недовольную мину. Вот еще. Сдался мне этот выскочка!
— Да-да, понимаю, — залепетал смущенно Левф. — Это пока тайна. Обещаю хранить ее! — Он улыбнулся и поклонился, почти бесшумно покинул ложу.
— Надо уходить, — сердито бросил Тирс, как только закрылась дверь. — Иначе в антракте нам прохода не дадут.
— И нужно было ехать сюда? Будто не знали, что нас ждет?
— Я надеялся, что вы будете скромны и молчаливы.
— Беру пример с вас.
— Я-леер!
— Ох, ох, ох! — покачала я головой. — Если мне нужно изображать лиеру, может мне еще в обморок упасть, чтобы продемонстрировать хрупкость и ранимость?
— Падайте.
— Что?!
— Падайте. Я подхвачу вас — и мы покинем оперу. Ну, же!
— А поднимите?
— Я — из рода лигов, — самодовольно ухмыльнулся Тирс.
— Мне это ничего не говорит, — пробурчала я. Тогда он протянул руку мне под нос, и за мгновение его ухоженная кисть раздалась в ширину, покрылась густым золотистым мехом, а потом начали прорастать огромные когти.