Зайти в комнаты чтобы переодеться? Не сейчас, учитывая что пустой желудок Софии сильно возражал, мучась от жажды и голода. Мы прямиком направились на кухню, не желая ждать трапезы в королевской столовой. Как оказалось, на улице стояла глубокая ночь и в пустом помещении, пропахшем ароматами приправ, никого из слуг не оказалось. Пришлось самостоятельно наведаться в кладовку и набрать снеди для перекуса. В руках у меня оказался кусок ветчины, сыр, горшок с непонятным содержимым, хлеб, пару овощей, вяленная рыба. В общем все, что попадалось на глаза и не требовало готовки.
Когда я вернулся к Софии, оставленной в полумраке огромной кухни, то слегка напрягся, увидев два силуэта возле нее, и еще два человека, круживших вдоль столов и печи, в которой уже успели разжечь огонь.
— София? — сказал я подобравшись и шагая к девчонке. Но тут же расслабился, узнав ночных посетителей- это были отец и мать в ночных халатах, склонившиеся над ящеркой и о чем-то с ней разговаривающие.
— Мама, папа, — поприветствовал родителей, — Что вы делаете в таком виде и тем более здесь?
— И тебе доброй ночи, сын, — ласково улыбнулась мать. Она сияющими глазами посмотрела на отца и снова на меня, — Мы проголодались и пришли перекусить, разве это преступление?
— Но вы же не собираетесь есть здесь? — удивился я. — Может в столовую пойдете? Вам не положено посещать места для прислуги.
— Ну король тут я, — твердо и громко заявил отец, — и вполне сам могу решить где мне можно есть, а где нет.
— Ладно, давайте заканчивать этот цирк, — выдохнул я, — Это сопливый вам доложил, что мы проснулись?
— Он новый лекарь и весьма одаренный, — сконфуженно сказала мама. — И раз карты раскрыты, можно я обниму тебя, Дави?
Как я мог отказать родной матери, которая наверняка переживала все это время. Я отложил закуски в сторону и подошел ближе, наклоняясь к женщине, что была ростом чуть выше Софии. Мама. Как знакомо она пахла и как сильно изменилась ее фигура, став худощавой и угловатой. Ей не доставало радости в жизни и она угасала день ото дня, нося в сердце ту же самую боль, что и я.
Почему-то в этот момент я решил, что могу все изменить, могу снова заставить ее улыбаться и встречать новый рассвет с благодарностью, хотеть жить и строить планы на дальнейшую жизнь. Я все еще ее сын, живой и здоровый и теперь на мне лежала ответственность за ее счастье. Тройная ответственность, за себя и за братьев.
— Ты хорошо выглядишь мам, — соврал я, посмотрев в глаза напротив. Но увидев луч счастья на лице матери, понял, что поступил правильно.