— Вы знаете, Мария Александровна, Ахмед большой поклонник вашего таланта, только на вашем месте я бы все же особо на его поддержку не рассчитывал — он безраздельно предан своему господину, — это Кощей заметил наш обмен взглядов.
— Для меня это не имеет значения. С некоторых пор меня элементарно мутит от почитателей талантов.
— Да-а. Владислав Николаевич тогда здорово маху дал. Подумать только — одна крохотная оплошность, недооценка потенциального противника и — упс! — сколько неприятностей и хлопот. М-да.
Эта его привычка прибавлять в конце почти каждого своего высказывания это тягучее, мерзкое «м-да» уже настолько бесила меня, что только с очень большим трудом удавалось сдерживаться. Практика показала, что Кощеюшка относился к своей персоне с трогательной деликатностью, не позволяя в свой адрес никаких выпадов. А бил он, хоть и без особой жестокости — «разумно», но больно, по-прежнему явно получая при этом удовольствие. И главное при этом я постоянно чувствовала себя словно на краю пропасти — не совладай рассудочность Кощея с демонами ада, живущими под толщей искусственного льда его внешней невозмутимости и… Я не рисковала додумывать эту мысль и во многом поэтому была оч-чень «разумной» — почти все побои достались мне, когда защищала Ваську. Лишь однажды честно заработала их сама, со злости обнародовав свое восприятие внешних данных и внутренних качеств своего похитителя. При всем при этом нельзя было не отдать ему должное — мной занимался настоящий профессионал. Аслан, видно, знал, кого нанимал. Все было предусмотрено, все учтено. Никаких просчетов, никаких погрешностей, никаких допущений.
Аслан… Последний раз, когда мы виделись, он сначала любил меня страстно и, пожалуй, по-восточному вычурно, если можно применить здесь такое слово, а потом сообщил о своем решении уйти. Что ждет меня теперь? Какого человека предстоит встретить?
За время работы в Чечне у меня появилось здесь достаточно много знакомых — деловых, да и просто людей, которые помогли мне, а я помогла им, так и сблизились. Поэтому, зная о моем давнишнем романе (но не о сыне), они иногда приносили мне различные сплетни об Аслане, ведь теперь он был достаточно хорошо известен. Причем каждый раз говорили разное. Кто называл его фанатиком, патриотом, который будет бороться за свои убеждения до конца. Кто говорил о нем, как об одном из самых удачливых предпринимателей, сколотивших свой капитал войной, и чьи счета в банках различных стран превысили все представимые пределы. В последнее верилось с трудом — я помнила Аслана тогдашнего, молодого, яростно отстаивавшего свои патриотические убеждения. Однако те, кто рассказывал мне об этом, были подозрительно подробны в своих историях, то описывая великолепие его виллы, затерявшейся где-то на Турецком побережье, то перечисляя количество вертолетов и прочего вооружения, проданного им боевикам, то едва ли не по карте указывая места, где находились «пиратские» нефтяные вышки, которые поставил он, и на которых работали его же люди…