Пока я копаюсь в нашем с папой овеществленном прошлом, вздыхаю и роняю на него непрошеные слезы, в нашем балаганчике начинается суета. Цирк готовится к вечернему шоу. Сейчас здесь царит атмосфера вечного праздника — блестки и стразы, перья и атлас. Мимо пробегает Михаил Степанович, оставляя за собой в воздухе шлейф застарелого перегара, замешанного на запахе новой порции «топлива», которую наш шпрехшталмейстер привычно залил в свой организм перед началом представления.
Тигры и львы будут находиться на арене совсем недолго. Времени у меня будет в обрез. Главное, чтобы меня не застукали. Если все пройдет тихо, то даже если я не успею обыскать все клетки за один присест, можно будет совершить и второй заход, во время следующего представления.
Момента, чтобы начать действовать, дожидаюсь все в том же укромном уголке. Здесь хорошо слышно все, что происходит на арене. Да мне особо и слышать не надо. Знаю, что выступление дрессировщика с тиграми будет в самом начале второй части представления. Так бывает у нас всегда. Просто потому, что за время перерыва, пока зрители курят или просто дышат свежим воздухом на улице, рабочая бригада как раз успевает установить по периметру арены решетки и выстроить зарешеченный тоннель, по которому животные будут выходить к зрителям.
Все так и происходит.
Дожидаюсь начала второго действия и покидаю свое убежище. Клетки пусты. Все. Кроме одной. Старик Цезарь поднимает свою величественную голову с лап и немного высокомерно смотрит на меня. Странно… Цезарь всегда был звездой шоу Ерлана. Заболел? Но мне не до разрешения этих вопросов. Времени в обрез. Захожу в первую же пустующую клетку. Торопливо расчищаю пол от опилок — сначала в центре, потом по углам. Ничего. Блин! Осматриваю доски, которые образуют своеобразный фундамент каждой клетки. Он высотой сантиметров в пятнадцать. Как раз потенциальное место для тайника. Все они прибиты гвоздями — шляпки глубоко вогнаны в прогнувшиеся доски и сразу видно, что их никто и никогда не вынимал. Со второй клеткой все точно так же. И с третьей. И с четвертой. И с пятой. Бли-и-ин! Наконец, остается только та, в которой сидит Цезарь. Подхожу робея.
— Ну что старичок ты мой? Сидишь? Уже не берут тебя на арену? Болеешь? А, Цезарь?
Бормочу все это, пытаясь успокоить то ли его, то ли себя. Лезть в клетку ко льву? На такое я была способна в десять лет, когда ума в голове было совсем мало, зато цирк воспринимался, как самое безопасное место на земле, родной дом, в котором даже львы — друзья и братья…
Как быть? Осматриваю цоколь его клетки — все так же, как и в остальных. Глубоко забитые здоровенные гвоздищи, которые не выдерешь, мне кажется, даже при помощи монтировки. Подхожу к двери клетки. Как все-таки трудно решиться… И вдруг за спиной: