Показательно, что у меня давно не было ни первого, ни второго, ни третьего.
Что, если и у Пола тоже возникли денежные трудности? И по старой Дарской привычке он умалчивал о своих проблемах, рассчитывая только на себя. Я не могу винить его за это — даже полгода интенсивной терапии не могут сделать бирюка душой компании.
Лучше всего о делах Пола осведомлен комендант Расс. Но сегодня не его смена, и сквер с фонтаном убирает хмурый мужик с опухшим от пьянки лицом. Он провожает меня недовольным взглядом и бормочет себе под нос, что понаехали нелюди, что отбирают хлеб у честных граждан, что страшно на улицы выходить — того гляди, прирежут.
— По роже видно — душегуб, — подытоживает свое бормотание мужик и продолжает мести улицу.
А я стараюсь думать о Поле. И о том, сколько дней осталось до получки. И не смотрю в витрины кондитерской, где с утра выкладывают свежую выпечку и многослойные, украшенные кремовыми розами торты.
* * *
Ближе к обеду в лабораторию заглядывает Марта и сладким голосом сообщает:
— Янушка, тебя к телефону.
Марта всегда обращается в раздражающей сюсюкающей манере. Уверен, встреться ей ныне мертвая Дарская Королева — двадцать тонн живого веса, когти и девятифутовый яйцеклад, — Марта назвала бы ее "лапушкой" и похлопала по ядовитым жвалам.
Я усмехаюсь про себя, а Марта отступает в сторону и поджимает губы. У меня до сих пор не получается выдавать хоть сколь-нибудь адекватные эмоции. Поэтому и реакция людей на них бывает весьма специфической. Но Марта заботит меня куда меньше, чем неожиданный звонок.
Мне не звонят. Почти никогда.
Васпы — молчуны и консерваторы. Среди людей у меня нет друзей (за исключением Тория, разумеется). Поэтому от звонка я ничего хорошего не жду.
Как всегда, чутье меня не подводит.
— Ян Вереск? — произносит в трубку вежливый женский голос. — Вас беспокоит миграционная служба. Отдел по надзору.
Я замираю с трубкой возле уха. За своим столом Марта медленно перекладывает бумаги с одного места на другое, делая вид, что увлечена работой. Но по ее позе заметно, что она вся превратилась в слух. Я делаю равнодушное лицо и поворачиваюсь к ней спиной.
— Чем обязан?
— Простите за беспокойство, — заученно продолжает вежливый голос. — Но ваша диагностическая карта просрочена. Когда вы обследовались последний раз?
Я опускаю взгляд. В некоторых местах паркет процарапан, и это напоминает мне рану на горле светловолосой девушки из сна. Вдоль позвоночника начинает медленно ползти мятный холодок, и я кажусь себе едва оперившимся неофитом под тяжелым взглядом наставника — он сканирует мой разум и знает все о моих мыслях, о моих тайных желаниях. Любое инакомыслие, любое несоответствие Уставу карается жестоко — в Даре нет места милосердию.