Соблазн очень велик.
Но какой бы удачной не казалась мысль о встрече с терапевтом Пола, я вскоре отбрасываю ее, как невозможную. У докторов есть свой кодекс и одним из пунктов в нем значится — обязательство неразглашения информации. Возможно, он и смог бы рассказать что-то полицейскому. Но не штатному лаборанту. Тем более — не васпе.
Значит, этот вариант отпадает.
Тогда что еще? Может, Пол тоже вел дневник?
Эта мысль кажется мне куда более здравой. Нужно поговорить с Рассом — и постараться попасть в оцепленную квартиру.
5 апреля, суббота
До Перехода я не общался с Рассом — его Улей не был подведомственен мне. Пересекаясь на заданиях, мы не обменивались и словом. У каждого — своя задача, своя территория и своя добыча. Я — офицер преторианской гвардии головного Улья. Какое мне дело до приграничья? Комендант пусть и значимая фигура в иерархии васпов, но — не преторианец. Он никогда не знал, каково это — постоянно слышать в голове тоскливый шепот Королевы, похожий на помехи в радиоэфире. И не узнает, каково это — навсегда остаться с пустотой вместо него.
Кошмары о смерти Королевы преследуют меня не реже, чем кошмары об убийствах.
Я был слишком слаб, чтобы участвовать в первых сражениях с людьми, когда Ульи подвергались точечной бомбардировке, а васпы гибли сотнями, пытаясь защитить свою богиню, свою мать (как все мы тогда считали).
Зато я помню боль, похожую на взрыв фугасной бомбы в голове…
Это пожар, опаливший внутренности и оставивший тлеть не разумное существо — головешку. Помню вой: он вспорол меня изнутри, будто разделочным ножом. Помню: меня рвало кровью и желчью. А она звала меня, звала, звала… Этому зову нельзя противиться, его нельзя забыть. Инстинкт вел меня туда, где в муках корчилась Королева, опаленная огнем, отравленная ядом. И я полз по снегу, обдирая пальцы о заледеневший наст. Но был слишком далеко от нее.
Иронично, но именно тот факт, что я находился на краю смерти, спас меня от смерти как таковой.
Будь я рядом с Королевой — я бы погиб в числе первых.
— Ты ведь понимаешь, — сказал мне потом Торий, — это только инстинкты.
Я понимаю.
Понимаю, что она не была нам ни богом, ни матерью. Возможно — лишь таким же экспериментом, как и я сам. Я отдаю себе отчет, что наша тоска по ней — это тоска по прошлому. Это зависимость. Привычка, от которой отказаться трудно, но необходимо.
Но я также понимаю, что со смертью Королевы умерла часть меня.
Это все равно, как лишиться руки или ноги. Или глаза. Какое-то время не испытываешь ничего, кроме боли. Потом — приходит нежелание мириться с утратой. Потом тебя мучают боли фантомные. Потом по привычке пытаешься воспользоваться отсутствующим органом — но ощущаешь только пустоту.