И я застываю вместе с ним.
— А вы считаете, необходимости нет? — вкрадчиво отвечает человек в телевизоре и усмехается снисходительно. — Помилуйте, пан Крушецкий! Вообразите только: вы поехали с супругой в ресторан, а за соседним столиком сидят… эти! — он морщится, качает головой. — Сидят и… потребляют пищу! Столовыми приборами пользоваться не обучены, вести в обществе не умеют. И пройдет каких-то десять минут, как один из… них отвешивает вашей супруге скабрезность! Конфуз! Скандал! Вот вы смеетесь, а я, между тем, был свидетелем подобной сцены. Не в ресторане — упаси Пресвятая дева! В более скромном заведении, еще бы их пустили в ресторан! — он фыркает. — И потом — у вас ведь есть дочь, пан Крушецкий? Кстати, позвольте поздравить — она теперь институтка? Так вот, вообразите, что отныне вместе с ней будет учиться один из этих, — на слове "этих" каждый раз ставится акцент. — И мало того — учиться. А ну как оно овладеет ею, простите за такую прямоту?
— У вас хорошая фантазия, пан Морташ, — с легкой улыбкой говорит первый, но я ощущаю в его голосе напряжение. И это резонирует во мне. Я чувствую, как напрягаются и деревенеют мышцы.
— Фантазия может воплотиться в реальность, — возражает тот. — И оглянуться не успеете, как воплотится. Бедолаги из благотворительных фондов горазды лоб расшибить, лишь бы всех облагодетельствовать. А эти, облагодетельствованные, нож в спину воткнут при любом удобном случае. Потому что никто из благодетелей не был в Даре, и не видел, как они беззащитных селян грабили. Как убивали мужчин и насиловали их дочерей и жен. Вы не были там, пан Крушецкий. А я был.
Он снова качает головой, и я чувствую, как изнутри во мне поднимается что-то гнетущее, злое. Что-то, долго копящееся под спудом, но теперь настойчиво требующее выхода.
— Вот вы говорите, — меж тем продолжает Морташ, — нравственное воспитание, развитие личности. А мне это даже слушать странно. Потому что нет у них никакой личности. А есть только инстинкт — разрушать. По сути, это даже не отдельные особи. Это стая головорезов и насильников, живущих по законам стаи. А вся личность убита давно. Есть только механизм для войны. А какое сочувствие может быть механизму?
— Родик! Кретин! Выключи сейчас же!
Кто-то кричит за моей спиной, но я не понимаю — кто. На стекло снаружи обрушивается целый водопад. Свет несколько раз мигает, а потом меркнет. Или это кто-то щелкает выключателем внутри моей головы?
Стены содрогаются. Мир разлетается в щепки, рядом вскрикивают женские голоса. Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность.