— А что, дед, — говорит Расс. — Ты прав. Пусть они идут, а я с тобой останусь. Помянем боевого товарища.
Он садится к столу и подмигивает нам: идите, мол. Я понимаю его без слов: Расс не зря остается на вахте. В случае опасности он задержит любопытных и подаст сигнал.
— Вот это правильно, вот это по-нашему, — тем временем подхватывает дед и разливает по стопкам резко пахнущую жидкость. — Ваш товарищ тоже правильным мужиком был. Коли видел, что хвораю, всегда в аптеку за лекарствами сходит, всегда вещи донесет. Еще и смеется, бывало. Мол, ты, дед, не прикидывайся! Какой же ты больной? Ты еще меня переживешь! — он вздыхает, смотрит в рюмку. — Вот и пережил его, соколика. Вот и накаркал себе судьбину. Будто чуял он…
Старик залпом выпивает рюмку. Морщится, утирает выступившие слезы рукавом. Смотрит на нас сквозь нависшие кущи бровей.
— Эх, горемычные, — тянет он. — Ведь вы мне в сыновья годитесь, а глаза стариковские. Да и горя нахлебались — врагу не пожелаешь. Разукрашены, как в мясорубке побывали. Только ты, чернявенький, — поворачивается он к профессору, — еще на человека похож. Бабы-то, поди, тебя любят?
Торий, молчавший все это время, хмыкает и отступает в коридор.
— Пойдем уже, — шипит он.
Я выхожу за ним. А в спину мне несется протяжное:
— И кто вас нелюдями окрестил? Души живые, грешные: так же жрать хочут, так же баб любят. Ну, налил, что ли? Ну, так с Богом!
Мы поднимаемся на этаж. Правая дверь — выкрашенная коричневой краской, обитая поверху рейками, — дверь Пола. Пока я вожусь с замком, Торий маячит у перил, то и дело беспокойно заглядывает в пролет.
— Не волнуйся, — бросаю через плечо я, — Расс предупредит.
Торий нервно ухмыляется.
— Если будет трезв.
— Будет, — рассеянно отвечаю я. Заржавевший замок поддается не сразу, но все-таки я выхожу победителем, и дверь распахивается, обдав меня пылью и затхлостью нежилого помещения.
— Паранойя — ваше кредо, — продолжает бубнить Торий. — Все-то вам кажется, что за вами следят. Что преследуют. Что хотят убить.
— Ты видел передачу, — возражаю я. — Слышал, что говорил Эштван Морташ.
Шипящие звуки ненавистного имени заставляют меня ежиться. Стены раздаются в стороны, ощетиниваются ветками сосен. Далеко на горизонте, над соломенными крышами домов, взметаются дымные столбы. Воздух наполняется удушливым запахом пожара и стрекотом вертолетных лопастей.
— Война закончилась, — говорит Торий, возвращая меня в реальность. — Теперь никто не отнимает жизни просто так. Ни ты, ни Морташ.
Я молчу. Вспоминаю, как Пол бежал через деревню, и пули взметали под его ногами пылевые фонтанчики. Вспоминаю, как он поворачивался лицом к надвигавшемуся на него бронетранспортеру и ждал, пока расстояние между ними не сократится до броска гранаты — спокойно, по привычке пережевывая сорванную по пути ветку. Словно бросал вызов смерти. Словно смеялся над ней.