Под ее причитания, я открыла рот, и она сунула мне туда ложку какой- то каши, по вкусу похожей на овсянку, только зерна меньше, как будто в кофемолке дробленные.
— Вот благушка моя, вот сразу бы так… давай еще ложечку и еще, ну вот и еще маленько. Ну вот и по трапезничали, давай еще молочка испьем и в зыбку почивать. Напоив меня, из такого же деревянного, как и вся посуда здесь, стакана, она положила меня в люльку, подвешенную под потолком и качнула ее.
Я уставилась, ничего не видящим взглядом, в этот бревенчатый потолок и просто отключилась от реальности, девочка, какое- то время повозилась в избе и вскоре убежала, а я, так и продолжала лежать, находясь в какой — то прострации и единственной мыслью было: — этого не может быть! Ну не может такого быть! Это бред! Бред, да и только!
Как-то неожиданно, на меня навалилась апатия и усталость, будто мраморной плитой придавило и через какое-то время, меня сморил сон. Проснулась, когда начало темнеть, открыв глаза, увидела снова, тот же потолок и беззвучно разревелась, слезы градом текли по щекам, но легче мне не становилось, на улице послышался собачий лай, скрип дерева и топот, похожий на топот копыт, а затем голоса людей:
— Боянка, где ты? Ух, погоди же, получишь ты у меня хворостиной по заду. Гоймир, ты глянь, нет ее, опять на реку сбежала, мытарка. Ну погоди, ж ты мне, так отхожу, сидеть не сможешь, спать стоя будешь.
Вскоре, в избу вошла дородная, краснощекая женщина в платке, повязанном так, что волос совсем не было видно. Подойдя ко мне, она заглянула в зыбку, пощупала, хмыкнула каким-то своим мыслям и принялась, как я поняла, греть еду. Во дворе слышалось ржание лошади, лай собаки и зычный мужской голос, понукающий ту самую лошадь. Следом в избу, взмыленная влетела, как я поняла, та самая девчушка:
— Ах, ты ж недоросль, куда опять моталась, а? — обернулась от печи женщина, размахивая полотенцем. — Боянка, я ж тебе сколько раз говорила, чтоб от избы дальше аршина, не смела ходить? Ты ж за Ведарой, смотреть обещала, а сама, мотаешься по околице и горя не знаешь, вот задам тебе хворостиной, будешь знать, как хозяйство бросать, пока мы с отцом и братьями твоими, в поле, цельный день пропадаем.
— Ну мам, я ж ненадолго, да и токмо до реки, жара какая, мочи не было терпеть, а за Ведкой, я глядела и кормила ее… — поныла девочка, переступая с ноги на ногу, поглядывая на мать.
— Ух, бедовая поросль, — произнесла женщина, бросая полотенце на лавку. — Жарко ей, а нам в поле не жарко думаешь? — устало сказала женщина, всплеснув руками. — Вот оставлю завтра Зелислава, за хозяйством смотреть, а ты в поле нам подсобишь, раз в избе не сидится и под приглядом нашим будешь… — пригрозила она девочке пальцем.