Тайкан припал на колено:
— Рораги молят Наири о наказании: они плохо исполняли свои обязанности и госпожа едва не погибла.
Под глазами телохранителя залегли тени. Шрам почти не выделялся, так побледнело лицо. А еще он снял доспехи, но одежду сменить не успел — запах крови усилился.
— Я жива, — махнула рукой Анна, — так что не будем переливать из пустого в порожнее. Меня больше всего другое интересует: кто дал ей цитру?
Телохранители опустили головы и переглянулись. Как им казалось, незаметно.
— Понятно, — вздохнула Анна и снова повернулась к Тайкану. — Рассказывай.
— Сын Наири очень сильно кричал. И тут я вспомнил, как госпожа говорила, что его успокаивают звуки музыки... Простите, госпожа, если я ошибся.
— Ты ошибся очень сильно.
Громыхнул, падая на пол, меч — ковер лежал только рядом с кроватью Наири. Следом на мрамор рухнул Тайкан:
— Раб смиренно молит о наказании.
— Я, кажется, давно дала тебе свободу.
Анну раздражало периодическое напоминание о прошлом. Но сегодня, сейчас — просто бесило. Гнев и ярость искали выхода. Но она крепко держала себя в руках: за стеной спал сын, и для его блага Анна была готова на все.
20
— Почему вы хотели убить меня?
Молчание затянулось. Один из роргов кольнул Тассана мечом в спину. Мужчина даже не вздрогнул.
— Значит, будете молчать.
Чувства разочарования не было. Анна ждала подобного и почти не расстроилась. Ей оставалось только приказать увести преступников и поступить с ними по закону. Жестокому, беспощадному... И в этот раз Наири полностью с ним соглашалась: инкуб и суккуб посмели подвергнуть опасности её ребенка. Но все же не удержалась:
— Поднимите головы.
Две пары черных глаз смотрели прямо на неё. В них царил покой.
— Вот как? Вы даже не боитесь? Не знаете, что следует за покушением?
— Знаем, Наири, — голос Тассана звучал ровно, словно на светской беседе. — Мы преступили закон и готовы понести наказание. От начала, и до конца.
— Но правду не скажете.
— Она не стоит того, чтобы занимать мысли Наири. Пусть госпожа сделает то, что положено и забудет о том, что было.
— Вы пытались убить меня. Вы пытались убить моего ребенка. И теперь говорите мне забыть? — в порыве гнева Анна вскочила с кровати, забыв про боль и слабость. Её голос дрожал от ярости. — Думаете, это возможно?
Тассан молчал. А глаза Соми влажно заблестели.
— Ты умеешь плакать? Боишься?
— За мое преступление нет достойной кары, Наири! — Голос, так часто певший Анне колыбельные, заполнил комнату. — Мы совершил страшный грех и готовы понести наказание! Нет, мы молим о нем! Но прежде... я хочу вознести благодарность Наири да величайший Дар — за то, что она позволила перед смертью увидеть цвета этого мира.