У меня вдруг выстрелило: замочек! В школе кладовица ничего надежнее щеколды представить не могла, а тут целый замочек. Царевны — дочки царисс, и если такие слова и понятия им не в диковинку, то меня ждет еще много удивительных открытий.
О чем это я, каких еще открытий? Мне ли жаловаться на их недостаток? Будь моя воля, все открытия позакрывал бы к чертовой бабушке. Меньше знаешь — крепче спишь! Ну почему я не понимал этого прежде?..
Корябнуло по душе: «Будь моя воля». Главная проблема. Никого в этом мире моя воля не интересует. Оттого и лежу на травке, не властный над собственным телом.
— У кого замок сломан? — вопросил строгий голос.
Снова отличилась Ярослава. В гордом одиночестве.
Нет. Медленно, багровея на глазах, к ней присоединилась… кажется, Софья — усредненно-никакая, похожая на всех, поступавшая как все. Человек без собственного мнения. Или это Анна? Не помню. Одна из них сейчас находилась в тройке выставленных часовых, в то время как вторая приподнятой рукой сообщала о себе прелюбопытнейшие подробности.
Зато Ефросинья не шелохнулась. Царевны вновь зашушукались. Я прибалдело лежал: придавленный, смирившийся, но никак не равнодушный к происходящему. Оно напрямую касалось меня. Пока в основном рук и ног — очень касалось, и все свидетельствовало, что добром это не кончится. Правда, злом предстоявшее тоже не назовешь. Чем-то не посередине (если брать два этих главных понятия), а равноудаленно от середины — как если линейку согнуть кольцом и соединить концы. Противоположности сольются в одну точку. Вот ее я сейчас и ожидал — взрывную, добро-злую, немыслимую.
— Времени прошло много, нынешнюю чистоту гарантирую, — выдала Ярослава необходимую формулу.
— И я! — быстро присовокупила Анна-или-Софья, прячась за большой спиной Антонины.
Странно, но в отличие от других стеснявшихся учениц она укрывалась не от моего противоположнополого взора, а от излишнего внимания подруг. Как же, видимо, допекли. Или как могут допечь, если такая реакция.
Ефросинья скудно вбросила:
— Я тем более.
Эта опустила лицо и прятала только взгляд. От всех. Но не от меня. На меня она глядела исподлобья, как бы спрашивая: теперь-то понял, что я уже взрослая? Понял, от чего отказался в недавнем ночном тет-а-тете? И вообще — понял?
Опершись руками о мой живот, преподавательница чуть приподнялась, поправила посадку для нашего с ней взаимного удобства и резюмировала:
— Итак, каждая из нас в присутствии остальных подтверждает свою чистоту, зная, чем грозит ложь. Принято.
— Подожди, — вновь влезла Антонина. — Ты сама не ответила ни на один из вопросов. Как с чистотой у тебя?