У подножья обелиска в ожидании очереди встала в почетный караул Рапунцель нашего отряда, златовласая Александра, а Любава нетерпеливо выстроила надо мной второй этаж. Башенный кран накрылся ковшом экскаватора, исчерченные трещинками стены встали перед моим бульдозером, экскаватор поскреб ковшом, а бульдозер в ответ взревел и бросился на стену. Трещинки округлились и стали дверными проемами, в проемах открылись комнаты и новые двери. С другой стороны стройки в стену стучался крановщик, вступивший врукопашную с безумным экскаваторщиком, а две бригады маляров спешно махали кистями и катали валиками, по-быстрому покрывая прозрачной краской все ставшее доступным недоступное.
— Александра! Феофании готовиться.
Исчезла стройка, развеявшись дымом. Нечто мягкое и невесомое окутало сверху донизу. Пушисто прижавшись, оно мурлыкнуло, ласкаясь, обняло… впиталось… и растворилось — во мне и в себе. Где-то в районе лопаток зарождались и росли два чудесных перистых крыла, они медленно и могуче распрямлялись за спиной, будто хвост токующего тетерева, нет, влюбленного павлина, и поднимали, неся ввысь, в многоцветную радугу, туда, где солнце круглый год и люди не умирают. Словно старушка-смерть пришла за мной и остановилась на пороге, опираясь на посох-косу, лукаво приглядываясь и вспоминая собственное былое. И не решаясь прервать кашлем последнего приговора безумства храбрых. И, будучи женщиной в душе, такой же страстной, влюбчивой, нелогичной, когда-то не менее желанной и желающей, скинув мрачный балахон, она примерила радостные одежды жизни… и решила не отвлекать от ее чарующих проявлений.
— Нам, конечно, повезло с пособием, — колыхался воздух вибрациями преподавательского голоса из параллельного мира, — но чтоб особо не увлекались, расскажу еще кое-что о второй составляющей. Болезни при ловиласке передаются не только погружением больного в здоровое или здорового в больное, но и трением кожи, перенесением заразы на пальцах и даже соприкосновением волос — стоп, паника, не тех! Бывает некая живущая в них мерзкая живность, что с удовольствием осваивает предлагаемые новые территории, она врачуется сбриванием и особыми мазями.
— А как врачуется все предыдущее? — озаботилась Антонина.
— А оно врачуется? — встречно вскинулась Майя.
А я несся к финишу — словно парашютист, давно парящий в свободном падении и незаметно, но быстро, приближающийся к незыблемой тверди, где трехмерный бездонный мир перестает быть огромным, превращается в двухмерный, а люди — в елозящих по нему плоскатиков, не знающих, не думающих и не помышляющих о высоте. О полете. О высших силах. Как воскликнул один чудом вырвавшийся в третье измерение киногерой: свободный полет — это как секс с богами.