* * *
Наблюдательная Варвара неким шестым чувством обнаружила приближение конца моего полета. Она дернула за кольцо парашюта:
— Нажмите, как я показывала.
— Так? — вспискнул далеко внизу голосок Феофании.
Не так. Меня по-прежнему несло, раскачивало и переворачивало, и точка приземления неудержимо надвигалась. До удара о землю оставались мгновенья.
Вновь вмешалась преподавательница, умело и успешно.
Несмотря на вынужденную остановку, сознание еще находилось за гранью разумного, выдавая причудливые образы, шизофренически-бредовые ситуации и несуществующие формы и лица. Не видящее реальности внутреннее зрение согласно поддакивало ему во всем, не выпуская из лап фантасмогорических иллюзий.
Я был брошен. Я стал изгоем в стране безмерных ощущений. Я чувствовал себя засохшим деревом в пустыне возможностей, любой мог обидеть меня, опасность струилась в воздухе, обтекая мысли и конечности теплой кровяной волной. Коварные древние боги могли сжечь меня, недвижимого, своими молниями, драконы и львы — испепелить в пламени обжигающего дыхания или откусить что-нибудь нужное, без чего жизнь утратила бы краски и, померкнув, превратилась в серую хромую старушенцию, ковылявшую на костылях немощи и коротавшую в беззубой хвори тусклый век. Злые недалекие туристы могли срубить меня на дрова, чтобы под искры и сполохи стонущего в предсмертных судорогах костра орать свои песни о главном, ковырять грязными ножами консервы, а потом вырезать на мне надпись с пронзенным сердцем, что символизирует любовь до гроба на время похода.
А еще я был Моисеем, в одиночестве отторжения получающим заповеди на священной горе и готовым нести их ополчившимся на богов людям — создавшим свою корыстную религию и, не слушая, отметавшим любую другую непонятную им точку зрения. Ведь бескорыстной веры не бывает, каждый ежедневно совершает коммерческую сделку со своим богом — вот я тебе молюсь, а ты мне — счастье. Я тебе свечку, ты мне — исполнение желания. Выигрывает умеющий торговаться лучше, но с кем мне поторговаться сейчас?
Потом я был парусником в море, подпиравшим мачтой небеса и мечтавшим о дуновении ветерка, о настоящем ветре, о буре, которая накроет со всеми потрохами и разнесет к чертовой матери. Я ждал шторма, я молил о шторме, бился головой о бездонную рябую гладь штиля и посылал проклятия духам погоды, что равнодушно бросили меня посреди обездвиженного живого океана. «Сделайте со мной что-нибудь!» — молился я всем высшим силам вместе взятым и каждой по отдельности. Олицетворение моей надежды орало раззявленным немым ртом так, что перепонки звенели.