Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если не имеют последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Девушки хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков. Вплоть до одиннадцатого класса. Затем в институте — без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось. Ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».
Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание — перевирать масштабное чужое, чтоб подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского? «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». В цитировании окончание фразы, как правило, убирали, оно не вписывалось в новые реалии. Зато активно следовали продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий.
Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я обул сапоги и опоясался портупеей с оружием.
— Не обижаешься? — Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. — Девочки от радости. От всего сердца.
Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.
— Понятно, от радости, — ворчливо ответил я. — Не для забавы же, в самом деле.
Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Пальцы рвали, выжимая в подставленный рот, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а рука не удержалась. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание:
— Нужны дрова. Кто не принесет — всыплю по мягкому месту похлеще ваших четверодителей. Ну, чего стоим?!
Прозвучало совсем не шутливо — я еще не отошел от проделки со мной.
— Не имеешь права! — заявила в ответ Антонина.