Крыльцо тоже недавно подновляли, оно даже еще пахло краской. Чистые окна веранды сверкали на солнце.
В доме было душно. Случайно коснувшись батареи, я отдернула руку: она полыхала жаром. Топить? Летом?
От желания вызвать психбригаду спасло ясное понимание: женщина совершенно здорова.
Она указала на стул и сама уселась напротив, поставив локти на стол. В кухне воцарилось тяжелое молчание.
За окном что-то мелькнуло. На крыльце послышались грузные шаги.
В дом сунулся оператор. Блестящий глаз камеры повел вправо, влево, остановился на нас…
В следующий момент я была уже рядом с ним. И, выпихнув мужчину обратно на крыльцо, захлопнула дверь:
— Не мешайте! Это опасно!
Но люди, ежедневно видящие изнанку «мистического», не поверили. Камера, поднятая на вытянутых руках, заглянула в окно.
Пришлось задернуть занавески. Пальцы коснулись форточки — открыть, впустить немного свежего воздуха но, оглянувшись на хозяйку дома, передумала: у той зуб на зуб не попадал.
— Это порча, — даже всматриваться не пришлось, все как на ладони.
— Я знаю, — она кивнула и отвела взгляд. — Наказание за грехи мои…
— Любому наказанию приходит конец, — пальцы коснулись её рук.
Какие холодные! Словно лед. Или… О мертвых думать не хотелось. Да и передо мной сидел живой человек. Только бесконечно уставший и замерзший.
— Значит, вы знаете, за что вас так приложило.
— Конечно. Мужа из семьи увела. Приворотом. Любила очень. И думала он меня тоже, — проклятая замолчала. Потом вздохнула: — Но забыла, что насильно мил не будешь. И слишком поздно поняла, что получила только тело: душа и сердце остались там, с бывшей.
— Она порчу навела? — я водила руками вдоль позвоночника. Кончики пальцев покалывало от холода. Такого я еще не ощущала и сомневалась, смогу ли помочь. Все-таки дилетант.
— Да какой там… Такое не всякому под силу.
Голос неуловимо изменился, я даже не поняла, что случилось, как оказалась лицом к лицу с проклятой.
Глаза в глаза.
Они лихорадочно блестели, и было в них что-то такое знакомое… Силясь вспомнить, не обращала внимания на прыгающую, рваную речь:
— Куда ей… Такое… только сам Сатана… сделать сможет… Он пришел… и сказал что…
В комнате запахло розами. И гнилью.
Полыхнул пламенем расширившийся зрачок, и шепот перешел в визг:
— Они сказали, что освободят меня… Надо только… тебя… отдать!
Взметнулась рука. Тусклый свет отразился в полоске стали: большой кухонный нож опускался, целясь мне в грудь.
Я успела отскочить. Визг вперемешку со смехом ударил по ушам. Лицо хозяйки дома исказилось, а движения стали ломанными, словно кто-то неумело дергал на ниточки марионетку. И голос. Он не мог принадлежать человеку.