Ощутив на лице сквозняк, словно кто-то пробежался совсем рядом, Даша закричал и сползла на пол.
Очнулась от громких голосов и похлопыванию по щекам.
— Жива, — раздалось сверху, но дружный вздох облегчения тут же сменился злым:
— Допрыгалась?
Даша помотала головой, не понимая, в чем ее обвиняют. А, сообразив, заняла глухую оборону:
— Не прыгала я! Что я, маленькая!
— Конечно, не прыгала, — столпившиеся люди расступились, давая дорогу Ирине Васильевне. — Этот лифт уже давно ремонтировать пора. Что за бардак! Надо жаловаться в управляющую контору.
Схватив племянницу за руку, она потащила ее по лестнице. Даша спотыкалась, но шла: хотелось поскорее оказаться дома.
Захлопнув дверь, тетя потребовала:
— Рассказывай!
Выслушав, нахмурилась:
— Теперь никому покоя не будет. Хорошо, если убивать не станет.
— А он… может? — едва слышно спросила Даша и тут же поняла, что сама знает ответ.
— Не своими руками, конечно… Но лифт раскачать, лед на ступеньку подложить, позвать ребенка поиграть на открытом балконе… — тетя задумчиво потерла переносицу.
— И ничего нельзя сделать?
— Можно. Но для этого нужно найти родившую его женщину или хотя бы имя узнать.
У Даши остались еще вопросы, но вернулся папа. Он разулся в коридоре и с ходу поинтересовался:
— И что ты устроила? Три часа лифт простоял.
Под его суровым взглядом Даша вжала голову в плечи. Тетя бросилась на помощь:
— У тебя совесть есть? Дочка три часа без сознания пролежала, а родной отец, вместо того, чтобы пожалеть, ругается. Спасибо говори, что она, вообще, жива осталась!
Папа поджал губы:
— Меньше прыгать надо.
И ушел в спальню. Вскоре оттуда донесся звук работающего телевизора.
— Успокойся, — Ирина Васильевна притянула к себе племянницу. — Он просто устал. Ты, вот что, иди займись чем-нибудь, а нам с твоим отцом нужно серьезно поговорить.
Даша сидела в своей комнате. Верхний свет не включала, ограничившись настольной лампой, отчего помещение сжалось до размеров письменного стола. В черных окнах плясали отражения предметов и девушка старалась не смотреть в ту сторону. Смелости, чтобы задернуть шторы, не хватило — было страшно увидеть даже собственное отражение.
Из спальни долетали обрывки фраз. Взрослые ссорились. Из-за нее. Но прислушиваться Даша тоже боялась: казалось, тогда в уши ворвется скрип раскачивающейся на ветру веревки.
Наконец, дверь спальни открылась и в коридор вылетела взъерошенная тетя:
— Даш, пойдем ужинать. Если кто решил голодать, — она демонстративно повысила голос, — тот сам себе злобный Буратино!
На кухне к ним присоединился папа. Пряча глаза, он поинтересовался самочувствием дочери, а потом вдруг извинился: