— И что же делать? — у девушки голова начала болеть от множества странных и незнакомых слов.
— Как это что? Снимать! Принеси фото. Конечно, лучше самому все увидеть, но вряд ли меня пропустят в больницу.
— Я поговорю с папой! — вскинулась Даша. — Лярва на фотографиях не отражается.
Девушка была уверена в успехе и не сомневалась в поддержке единственного оставшегося родного человека.
— Нет! — резко прервал Макс. — Чем меньше людей знают о нашем разговоре, тем лучше. Твоей подруги вполне достаточно. Понимаешь, — продолжил он уже мягче, — не все готовы принять множественность миров. Не все верят в загробную жизнь и тем более не готовы столкнуться с нечистью. Им проще закрыть глаза и объявить увиденное ересью.
Даша кивала: в памяти еще свежи были насмешки. Но ведь папа-то поверил в игошу! Папа-то был на ее стороне!
Но Макс говорил так убедительно, что Даша согласилась.
Вернувшись домой, первым делом положила на место деньги. Оказывается, совесть может грызть больнее страха, а воровство — оно и есть воровство.
Аня убежала, обиженная на подругу за молчание. Но Даша хотела побыть одна, полученная информация требовала времени подумать. Да и ужин нужно приготовить: пельмени и макароны с магазинными котлетами надоели.
Шинкуя овощи, Даша поймала себя на том, что прислушивается. Игоша с того раза больше не появлялся, но малейший шорох воспринимался теперь как присутствие чего-то потустороннего. Она даже пожалела, что оставила стекло у колдуна — совет Пети вставить его в очки уже не казался смешным.
Папа вернулся с работы рано и сказал, что взял неделю отгулов: маме совсем плохо. Она ходит, ест, чувствует себя нормально, но очень тоскует по дому.
Даша воспрянула: значит, и по ней скучает? Уточнять на всякий случай не стала, хватит пока разочарований.
А папа, повязав фартук, присоединился к готовке.
— Как прошел день? Что делала?
— Гуляла, — увильнула от ответа Даша.
Говорить отцу о колдуне она все-таки не решилась. Одно дело разгром в квартире, и совсем другое — вмешивать в семейные проблемы посторонних. За такое по головке не погладят. И чтобы перевести разговор, а заодно узнать побольше, спросила:
— Врачи так и не поняли, что с мамой?
— Похоже, это какой-то уникальный случай. Что именно, не говорят, только консилиумы собирают.
— Можно ее навестить?
— Не стоит. Она, конечно, скучает, но волноваться врачи запретили. Даже по телефону разговаривать нежелательно.
— Она и так ни разу не позвонила, — стало грустно до слез.
Папа вздохнул:
— Дашенька, дочка, ты уже взрослая, должна понимать.
— Да понимаю я, понимаю! Только от этого не легче.