До меня как-то донеслось фырканье Кваскви. Он намеренно понизил голос:
— Если спокойствием можно назвать состояние сосульки.
— Мы будем вместе, пап, или отправимся домой.
Он говорил, что только в Японии я научусь управлять баку. Было не справедливо так его шантажировать, но справедливость уже не помогала. Папа вздохнул.
— Ясно. Тогда встретимся у задних ворот через минуту.
Он завершил разговор. Я смотрела на телефон, на экране была старая фотография Марлин, меня и папы. Наверное, сестра установила ее там. Мы выстроились за сине-красным контейнером для суши в ресторане, девочки выглядели долговязо и неуклюже, а папа был ближе всего к счастливому виду, чем я когда-либо видела.
— Он встретит нас у задних ворот.
Кен кивнул, шел следом, чтобы я была впереди, пока двигалась среди деревьев по нашим следам. Он нависал за мной тучей.
Кваскви стоял у столба, где мы вышли из лимузина. Папа напряженно ждал рядом с ним. Лимузина не было.
Я остановилась и уперла руки в бока.
— И как мы попадем в Старбакс? — я прошла к папе, прижала ладонь к его пояснице. Даже сквозь рубашку он ощущался странно холодным. Кен робко улыбнулся мне.
— На перекрестке есть кофейня Дотор. Я вызвал такси.
— Вот и оно, — сказал Кваскви, кивнув на черный фургон, что был уже и ниже, чем в США, подъехавший быстро к обочине. Взметнув гравий, он остановился опасно близко, отрезал парней от меня и папы. Задняя дверь отъехала, и пара рук в перчатках втащили папу в машину. Предупреждение Кена, наполненное паникой, прозвучало слишком поздно, меня втащили в фургон лицом вперед. Дверь хлопнула, закрывшись, и машина поехала, отбросив меня в металлическую стену.
Незнакомка и знакомое лицо с длинными оранжево-каштановыми волосами, уже не собранными в хвост, а ниспадающими на его спину, с опаской смотрели на меня. Мальчик из храма. Как его звал монах?
— Пон-сума.
Он моргнул.
— Твой японский звучит как у старика.
Я моргнула.
— Боюсь, это моя вина, — папа пытался сесть прямее, хоть машину трясло в переулках. Он пожал плечами. — Я старик, и Кои слышит мой японский чаще всего. Лучше скажите, почему вы выбрали этот драматичный способ, чтобы мы вас выслушали, — вежливая твердость напоминала всем нам, что папа был баку, и его нельзя было списывать со счетов, хоть он горбился и дрожал.
— Мы — диссиденты, — сказала незнакомка. Она была юной, как Пон-сума, но с короткими темными волосами, похожими на шипы. — Мы не будем сидеть и позволять старому каппе и Тоджо решать судьбу нашего вида.
— Я знаю о существовании Восьмерки. Хватит пропаганды. Просто скажите, что хотите.