— Мы полагались на соглашение с США, — сказала Мидори. — Но кто знает, что произойдет теперь. Окинава все протестует. Филиппины хотят убрать базы США. Ваша политика стала полной обвинений и предрассудков. А мир становится изоляционистским.
— Брекзит — не наша вина. И не мы выбирали президента Филиппин, — меня задели эти обвинения Америки. Словно патриот проснулся во мне, когда я покинула страну.
А США были моей страной.
Бен отодвинула чашку. Ее взгляд был раздражающе темным и пронзительным, как у Кена, и он был прикован ко мне.
— Армянский дракон в Портлэнде. Ты ведь его выпустила? Так говорил Кен.
Это было хорошо? Я медленно кивнула. Бен стукнула ладонью по столу, и чашки подпрыгнули со стуком.
— Возьмем ее. Она сможет. Она — баку!
Мурасэ вдохнул сквозь зубы.
— Слишком рано.
— Кен в пути, — сказала Бен.
— Что? — сказал Пон-сума.
— Я забыла выключить свой телефон. Он отследил меня, — сказала Бен.
Пон-сума фыркнул с отвращением. Мидори покачала головой. Кен был в пути. Облегчение укутало меня как мамино яркое одеяло. А следом за радостью пришла гордость. Глупо было радоваться от мысли, что Кен будет здесь. Я не могла ему доверять после его действий с Советом и умалчивании бреда Восьмерного зеркала. Зеркало, Ята но Кагами, было в мифе про Аматэрасу. Меня раздражало, что я не могла проверить в телефоне.
— Что делать? Что слишком рано?
— Коснуться спящего дракона, забрать сны себе, — тихо сказал Мурасэ. — И этой силой освободить ее.
Ее. Драконшу. Это было чем-то новым. И это было хуже, хоть я и не хотела вести себя как сексист.
— Вы мне не все объяснили в политике Иных, но что там было о магии Черной Жемчужины? Она заберет ее в Китай? Это не нарушит баланс сил?
«Вот так, Кои. Дави на них фразами типа «баланс силы». Будто ты это понимаешь. Но все равно играй этим».
— Теперь ты понимаешь, почему Совет хочет иметь власть над Хераи-саном, — сказала Бен.
— Амбиции Совета — плохо скрытый страх, — сказал Мурасэ. — Страх услышать новые голоса, страх, что их устаревший мир разрушится. Если мы выпустим Жемчужину, Совет лишится страха. Им придется искать способ выжить.
На миг я задумалась от пыла в словах Мурасэ. Я представляла в теории, как в Японии жилось этническим хафу, и я слышала истории про корейских зайничи, второй по размеру национальной общине, к которой все еще относились как к чужакам. Так было и у Иных? Совет жестоко обходился с теми, у кого мать или отец были людьми? Кен не говорил о таком. Но он о многом умолчал. О важном.
Я прикусила губу. Папе стоило сейчас проснуться. Но полагаться на папу было так же плохо, как ждать, что Кен спасет меня.