— Я не говорю, что не попытаюсь помочь, но я не знаю насчет всего. Вы не можете просто отправить папу в Токио с Советом. Я не собираюсь с ним расставаться.
— Ты должна остаться здесь, — Мурасэ раздражался. Юкико ледяно посмотрела на него. Она поджала губы, намекая ему остыть.
Я не успела и попробовать объяснить клубок своих чувств, как в комнату прошел Кваскви с двумя пакетами с квадратными коробками. Я ни разу не видела, чтобы он так дулся.
— Кои, давай-ка разобьем этот холодильник с эскимо.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Что тебе так потрепало перья? — спросила я.
Пон-сума прошел в комнату, спокойный, как всегда, но решительно не смотрел на Кваскви. Тот бросил пакеты на столе. Я ощутила райский аромат чего-то жареного и маринованного.
— Мне надоела их пародия на гостеприимство, — рявкнул Кваскви. — Белый Клык дал мне ключи от гостевого домика. Давай поедим там, где все не пропитано долгом, честью и политикой.
Пон-сума покраснел? Нет. Кваскви попытался подкатить к нему, и его отшили? Другого повода я не видела. Но я не собиралась заглядывать синей сойке в клюв.
— Я не оставлю папу и Кена страдать.
Кваскви издал недовольный звук и вскинул руки, как делала мама из-за упрямого молчания папы в споре. Он обошел плавно стол, широко обогнул Юкико, а потом склонился и подхватил Кена под спину и ноги, поднял так легко, словно его высокое тело весило не больше плюшевого мишки.
— Осторожно!
— Он без сознания и не ощущает боли. Не переживай.
— Я не могу нести папу сама.
Юкико подняла руку. Мурасэ вздрогнул, но она опустила руку на мое плечо. Даже с барьером из хлопка холод распространился от моего плеча в грудь, на долгий миг замедлил биение моего сердца. Мурасэ кашлянул, разрушая чары.
— Юкико проследит, чтобы Хераи-сан отдыхал до того, как ты и Совет вернетесь утром.
Я склонилась над столом, и Юкико опустила руку. Я пробовала ее сон. Она защитит папу, потому что он мог помочь Черной Жемчужине. Мне нужно было убедиться в намерениях Мурасэ.
— Папу не беспокойте. Если хотите, чтобы я была на вашей стороне.
Мурасэ мрачно кивнул. Я опустилась возле папы, поправила полотенце на нем и проверила, что его подушка взбита.
Кваскви нетерпеливо цокнул языком и пошел к двери. Боясь, что он заденет ногами Кена дверную раму, я вскочила и вклинилась между рамой и парнями.
— А как же ужин? — сказала я на английском, и звуки казались резкими в моем рту после долгих разговоров на японском.
— Все уже в гостевой хижине.
— Мне стоит бояться, раз ты зовешь это хижиной?
Кваскви широко улыбнулся, показывая больше зубов, чем обычно. Я вышла за ним из главных дверей на дорожку, огибающую музей и ведущую в чащу высокой криптомерии, хвоя зловеще торчала в собирающихся сумерках. Японские буки дрожали и шуршали.