— Ну и что мне это даст? — разочарованно спросила Аня. — Ну проругаюсь я минут десять или двадцать. Может быть. А смысл? Перед смертью, говорят, не надышишься. Только позориться на весь свет.
— Глупая женщина! — презрительно хмыкнул Сапиентис. — Во-первых, это выхлоп эмоций, что само по себе перед смертью не лишнее. Или ты думаешь, что в экстремальных ситуациях перед смертью молятся? Чаще именно кроют почем зря небо и землю. Не все, конечно, не спорю. Но многие. А во-вторых, кто знает, что может произойти за эти самые десять или двадцать минут. Система нестабильна. Вдруг еще одно землетрясение? Или метеорит упадет прямо на рыночную площадь?
— Вдруг… — вздохнула Аня. — Но все равно спасибо.
— Да, и вот еще что. Если вдруг это самое вдруг приключится, просто так уйти тебе не дадут. Это уже будет вопрос чести — поймать тебя. Даже из города не убежишь, любая собака сдаст. А вот у меня в катакомбах точно искать никто не будет. Туда можно попасть из внутреннего дворцового сада и хозяйственного двора, ты эти входы видела. Но не попадешь, они только изнутри открываются. А есть еще один. Скотобойню знаешь?
— Приблизительно.
— Это если от дворца вниз по течению речки-говнотечки. Вот как только набережная кончается, там и скотобойня, по запаху можно узнать. Сразу за ней выход канализационного коллектора, сброс в реку. Сейчас-то он не работает, конечно, так что посуху можно в него забраться. По левую руку метров через сто решетка. Закрытая, но откроется, если потянуть на себя второй прут справа. Ну а дальше только прямо, никуда не сворачивая, до самых дворцовых подземелий.
— А как так получилось, что о них никто не знает? — не смогла сдержать любопытство Аня.
— Ас какой стати о них должен еще кто-то знать, кроме Верховного Сапиентиса? — скрипуче засмеялся тот. — На то я и Сапиентис, чтобы знать то, чего другие не знают. Ну все, девушка, пополз я, а то поясницу уже ломит. Удачи тебе! Может, еще и свидимся.
Когда шорох над камерой стих, Аня прислушалась. Из караулки доносился храп — похоже, стражники, натешившись, спали, как убитые. Она позвала Васю, но теперь уже не отзывался он. То ли обиделся, то ли тоже уснул. Хотя нормально, чего там. Ее через пару часов казнят, а это чудище, которое два дня назад клялось в любви, дрыхнет. Или дуется.
Ну и ладно. Ни к чему драмы на прощание разводить. Тем более все это не настоящее.
Аня представила, как долго и красочно матерится, стоя на эшафоте, и то ли захихикала, то ли захныкала. Даже если нет никакой судьбы, а существуют только причинно-следственная связь и теория вероятности, все равно эти суки на редкость ироничны. К ругани у нее было особое отношение. Нет, она вовсе не считала мат чем-то мерзким и грязным, но на людях позволяла себе обычно лишь те выражения, которые вряд ли потребовали бы запикивание или плашку «18+». И была на то особая причина.