— Тут какой-то парнишка в одних трусишках вокруг вашего домика прыгает, — говорит Карл, а его голос двоится, раздаваясь ещё и из-за двери. — Мне тоже нужно раздеться, чтобы вы меня впустили в вашу обитель порока?
Кладу трубку, поднимаюсь на ноги и говорю:
— Ася, мой друг приехал.
— Тот, которые с двойным сердцем? — улыбается и поправляет волосы.
— Он самый.
Распахиваю дверь, а Карл снимает солнцезащитные очки, заглядывая в комнату через моё плечо. Ася взвизгивает, а этот придурок хохочет.
— Барышня, не нужно стесняться. Что я, голых баб не видал?
— Я не голая! — возмущённо кричит валькирия, а Карл снова смеётся.
Вот и познакомились, однако.
— Подожди минуту, хорошо?
Карл кивает, и я возвращаюсь в домик.
— Ася, ты пока оденься, а я с Карлом кое-что обговорю, хорошо?
— Конечно, общайтесь.
Быстро целую её в губы, подбираю шмотки шалуна-благоверного и выхожу из домика.
Карл сидит на стуле, положив себе на колени букет, и будто бы спит. Он часто так замирает, весь уйдя в себя, но, знаю точно, всё видит и слышит, просто так он восстанавливается.
— Где этот, в трусах который?
Карл пожимает плечами и указывает рукой в сторону. Прищуриваюсь и вижу Асиного бывшего, сидящего на декоративном пеньке в тени сосен. Плечи опущены, локтями опирается на колени и что-то рассматривает в телефоне.
— Эй, муженёк, — зову, а он вскидывает голову, ища источник звука. Когда видит меня, мрачнеет, а я поднимаю вверх его шмотки. — Штанишки забери, а то задницу простудишь и геморрой заработаешь.
— Не знаю, кто это, — говорит Карл, поднимаясь и кладя аккуратно букет на стул, — но лучше бы ему одеться, а то сейчас Роджер появится и доведёт парнишку до нервного срыва своими шуточками.
Чёрт возьми, букет!
— Секунду, — говорю, хватаю цветы и иду обратно в домик.
Когда открываю дверь, Аси в комнате нет, зато слышны звуки льющейся воды — значит, в душе. Кладу чёртов веник на кровать, отрываю от настенного календаря лист, нахожу на столике чёрный маркер и размашисто пишу:
“Я люблю тебя, моя валькирия”.
16. Жанна
Я никогда не спала с мужчинами младше себя — что-то вроде правила. На разнообразных светских раутах, помпезных приёмах и благотворительных вечерах, коих посетила за годы жизни в столице великое множество, не раз приходилось воочию наблюдать сонм престарелых бабёнок, упорно убегающих от возраста под ручку с молодыми хлыщами, в глазах которых светилась лишь жажда наживы, а больше ничего. Мне казалось это настолько противным, отвратительным даже, что, вздрогнув, неизменно отворачивалась. Возможно, просто боялась, что меня тоже когда-нибудь решат вот так вот использовать, давая взамен лишь молодость тела и красоту лица. Всегда знала, что за удовольствие нужно платить, но к настолько высокой цене морально не готова.