— Федор? — она выглянула в холл и обнаружила, что гостеприимный хозяин дома не дошел до своего кабинета, куда, видимо, направлялся, а вместо этого схватился за дверную ручку и медленно опускается на пол, будто у него подломились колени. — Федор! Федя-а!
Фифу отделяло от мужчины всего пару метров, но, пока она преодолела их, Лукьянов уже сидел на полу, смотрел куда-то в пространство остановившимся взглядом и тянул знакомое Фаине «е-э-э»…
«Японский бог, Фая! Ты снова довела Федора до приступа! — отругала себя молодая женщина. — Но кто ж знал, что так получится? Так… нашатырь в аптечке у меня в спальне. Холодная вода на кухне в холодильнике. Куда сперва бежать?»
По большому счету, это не имело значения. Через пару минут Фаина принесла и то, и другое, и принялась оказывать мужчине помощь — опыт у нее уже имелся.
Вскоре Лукьянов пришел в себя. Огляделся, обнаружил, что сидит на полу в холле, у дверей своего кабинета, и сразу понял, что случилось. Правда, не смог вспомнить, что стало причиной приступа в этот раз.
— Я уже в порядке, Фая, — сообщил он женщине, которая старательно растирала его ледяные пальцы.
— Уф… Хорошо. Прости меня, Федь. Я не думала, что ты так отреагируешь на новость.
— На какую новость? — едва слышно переспросил Лукьянов. Его виски уже начинало ломить послеприступной болью. — Я никогда не помню, что предшествовало припадку, — пояснил он.
— Точно. Ты упоминал об этом. Тогда, может, поговорим позднее? Тебе надо принять шипучку от головы и прилечь, а я приготовлю мятного чаю с медом.
— Хорошо. Давай позже. Это же не срочно?
— Нет, не срочно.
Фаина вознамерилась было помочь Лукьянову подняться, но он отрицательно покачал головой:
— Я сам встану, Фая. Ты все-таки беременна, тебе следует избегать чрезмерных усилий.
— Да… ты прав. Я слишком разволновалась, когда все началось, и еще не пришла в себя.
Несмотря на вялое сопротивление мужчины, она все же взяла его под локоть, когда он выпрямился, довела до дивана в гостиной, помогла улечься, укрыла пледом.
— Сейчас принесу лекарства, потом чай, — она не удержалась и погладила Лукьянова по бледной щеке. — Прости, — произнесла одними губами. Федор этого не увидел: головная боль навалилась, накатила мутной волной, сдавила тисками его несчастную голову, и он невольно закрыл глаза.
— Да… спасибо, Фая, — шепотом поблагодарил он Фифу.
Фаина всхлипнула и помчалась на кухню, на ходу глотая слезы.
Она почти не сталкивалась с болезнями близких. Даже маму почти не видела, ведь та провела в больнице все три недели, что дала ей болезнь, и родственников в отделение почти не пускали. Теперь же Фае было ужасно больно за Федора. А это могло означать только одно: Лукьянов стал ей слишком дорог и близок, и она уже не могла с прежним спокойствием наблюдать за тем, как он страдает.